На секунду я поддался панике. Потом у меня появилась полная уверенность в том, что по мере того, как она говорит, в моем теле открывается канал. И вдруг мне стало ясно, что я тоже часто сидел с ней и доном Хуаном на той скамейке. Я вспомнил и ощущение, которое каждый раз посещало меня в таких случаях. Это было такое чувство физической удовлетворенности, счастья и полноты, что его невозможно было вообразить. Я думал о том, что дон Хуан и женщина-нагваль были совершенными существами, и находиться в их обществе — действительно моя большая удача. Сидя на этой скамейке рядом с самыми выдающимися людьми на земле, я испытывал, пожалуй, наивысшую степень своих человеческих чувств. Однажды я сказал дону Хуану это, имея в виду, что хотел бы тут же и умереть, чтобы сохранить данное чувство чистым, незапятнанным, свободным от искажений.
Я рассказал о своем воспоминании Ла Горде. Она ответила, что понимает, что я имел в виду. Секунду мы были спокойны, а затем груз наших воспоминаний опасно повел нас в сторону печали и отчаяния. Мне пришлось удерживать необыкновенно сильный контроль за собой, чтобы, не заплакать. Ла Горда всхлипывала, прикрыв лицо рукой.
Через некоторое время, когда мы немного успокоились, Ла Горда уставилась мне в глаза. Я знал, о чем она думает. Это были те же вопросы, которые и меня донимали целыми сутками. Кто была женщина-нагваль? Где мы ее встретили? Какова ее роль? Знают ли о ней и остальные?
Я как раз хотел сформулировать свои вопросы, но Ла Горда опередила меня.
— Я действительно не знаю, — сказала она, поймав меня на том же вопросе. — Я рассчитывала, что ты скажешь мне все это. Не знаю, почему, но я чувствую, что ты можешь объяснить мне, что к чему.
Она рассчитывала на меня, а я — на нее. Мы рассмеялись над нелепостью нашего положения. Я попросил ее сообщить мне все, что она помнит о женщине-нагваль. Ла Горда сделала три или четыре попытки что-нибудь сказать, но никак не могла собраться с мыслями.
— Я в самом деле не знаю, с чего начать, — сказала она. — Знаю только, что люблю ее.
Я сказал, что испытываю такие же чувства. Неземная печаль охватывала меня, когда я думал о женщине-нагваль. Пока я говорил, тело мое начало содрогаться.
— Мы с тобой любили ее, — сказала Ла Горда. — Не знаю, почему я это говорю, но знаю, что она владела нами.
Я попросил ее объясниться, но она не могла определить, почему она так сказала. Я больше не мог уделять ей внимание, ибо ощутил пульсацию в солнечном сплетении. Начало формироваться смутное воспоминание о женщине-нагваль. Я попросил Ла Горду продолжать говорить, повторять одно и то же, даже если ей будет нечего сказать, но не замолкать. Звук ее голоса действовал на меня как проводник в иное измерение, в другой вид времени. Как будто кровь бежала по моим жилам под необычайным давлением. Я почувствовал покалывание со всех сторон, а затем возникло странное воспоминание плоти, я знал в своем теле, что женщина-нагваль была существом, делающим комплекс Нагваля цельным. Она принесла Нагвалю мир, полноту, чувство защищенности, освобожденности.
Я сказал Ла Горде, что у меня было такое откровение, будто женщина-нагваль была партнером Нагваля. Ла Горда взглянула на меня с изумлением. Она медленно покачала головой из стороны в сторону.
— Она никак не связана с Нагвалем Хуаном Матусом, болван, — сказала она чрезвычайно авторитетным тоном. — Она была для тебя. Вот почему мы оба принадлежим ей.
Мы с Ла Гордой уставились друг на друга. Я был уверен, что она непроизвольно высказывает мысли, которые рационально для нее ничего не значат.
— Что ты имеешь в виду, Ла Горда? — спросил я после длительного молчания.
— Она была твоим партнером, — ответила она. — Вдвоем вы составляли единую пару. А я была ее подопечной. И она доверила тебе однажды передать меня ей.
Я просил Ла Горду рассказать мне все, что она знает, но она, казалось, больше ничего не знала. Я чувствовал себя измотанным.
— Куда она делась? — внезапно спросила Ла Горда. — Я просто не могу себе представить. Она была с тобой, а не с Нагвалем. Она должна была бы быть сейчас с нами.
Потом с ней опять случился приступ неверия и страха. Она обвинила меня, что я скрываю женщину-нагваль в Лос-Анжелесе. Я пытался успокоить ее, и вдруг с удивлением обнаружил, что разговариваю с Ла Гордой как с ребенком. Она слушала меня с видимым вниманием, однако глаза ее были пустыми. Тогда мне стало ясно, что она использует звук моего голоса точно так же, как использовал я — как проводник. Я знал, что и она осознает это. Я продолжал говорить, пока не исчерпал все в пределах нашей темы. Тут что-то еще произошло, и я оказался наполовину прислушивающимся к звукам собственного голоса. Я говорил, обращаясь к Ла Горде, но без всякого волевого усилия с моей стороны.