Дар

— Не беспокойтесь. Вы сразу всё вспомните, как только покинете эту смертную физическую оболочку. Это было обязательным условием для подтверждения высокой квалификации — творить в стеснённых обстоятельствах маленькой и хрупкой человеческой жизни, имея ограниченные ресурсы, не помня ни о себе, ни о своём предназначении совершенно ничего и будучи скованным человеческими страстями, слабостями и сомнениями. Справляются лишь немногие — такие-то нам и нужны. А Дар — это, как вы уже догадались, ваш рабочий инструмент, который был выдан вам с некоторыми ограничительными установками, что вполне целесообразно, ведь это был тестовый проект. После утверждения в должности ваши возможности будут, разумеется, расширены. — В голосе из безликой черноты слышалась улыбка. — Поздравляю, вы приглашены к сотрудничеству — пока в качестве рядового специалиста в район Кассиопеи. Но перспективы роста весьма многообещающие: уже через шестьсот-семьсот тысяч больших световых периодов можно стать начальником отдела, а потом дорасти и до руководителя галактического уровня. Уровни галактических скоплений и сверхскоплений — серьёзные карьерные высоты, но и до них реально добраться. Всё будет зависеть от того, как вы себя проявите. Ну что ж… Нам пора. У нас с вами впереди очень много интересной творческой работы.

— Звучит весьма заманчиво, — осенним шелестом слетело с губ Лины. — Спасибо, что не задали вопрос: «Кем вы себя видите через миллион лет?»

Фигура усмехнулась пустотой под капюшоном и, неслышно ступая, подошла к ноутбуку. Обтянутый чёрной перчаткой палец нажал на клавишу, и экран с неотправленным письмом погас.

Тщедушная грудь женщины на диване перестала вздыматься, на лице застыл неземной покой. Покинув остывающее тело, кот выскочил из дома.

* * *

Дед Мороз и Снегурочка водили с детьми хоровод вокруг статной, богато наряженной ёлки в просторной гостиной с настоящим камином и высоким потолком. Маленькая Ника, соблазнённая блюдом с пирожными, отделилась от всеобщей кутерьмы и потянулась к самому красивому из них.

В углу комнаты, озарённом голубоватым холодным светом из окна, стояла фигура в капюшоне с жуткой пустотой вместо лица. Девочка застыла в испуге, а сибирский кот Барсик вдруг оскалился и зашипел на незнакомца.

Ника стояла столбом. Жуткий гость поднял руку к виску и сделал движение наподобие салюта. Он ничего не говорил, даже нельзя было сказать, куда он смотрит — ведь глаз у него не существовало… Он просто «отдал честь», и всё.

— Рина!

Забыв о пирожных, Ника бросилась во двор, на мороз, в чём была — в нарядном платье с оборками и шёлковыми бантиками. Она бежала к фигуре в чёрном брючном костюме и белой рубашке. Зима была не слишком снежная, тонкое белое покрывало сахарно искрилось в свете праздничных огней. Чёрные лакированные туфли спасительной фигуры поскрипывали по нему, переминаясь. Рина курила сигариллу, чтобы не дымить в доме, где много детей.

— Рина, там дядька! — выдохнула Ника, цепляясь за чёрные брюки.

Её подхватили сильные руки, пронзительно-светлые серые глаза посмотрели встревоженно и заботливо.

— Ты чего раздетая выскочила, а? Замёрзнешь же! — Губы Рины пахли табаком, когда она поцеловала девочку в нос. — Что за дядька?

— Страшный такой, без лица! В капюшоне! — сообщила Ника.

Рина изменилась в лице. Её брови сурово сдвинулись.

— Ты ничего от него не брала, детка? — спросила она. — Никакого… шарика? Или бумажки?

Девочка отрицательно замотала головой.

— Нет! Никакой бумажки я не видела. Он просто сделал вот так! — И Ника повторила жест у виска. — А Барсюня на него та-а-ак зашипел! — добавила она. И изобразила кошачье шипение весьма правдоподобно.

Через несколько секунд их охватило тепло гостиной, пропитанной мандариновым новогодним духом. Ника, цепляясь руками и ногами, висела на Рине, как обезьянка. Жуткий призрак исчез, а Барсик воровал оставленную без присмотра нарезку из ветчины.

— Барся! Мало тебя кормят, что ли?! — крикнула ему Геля — ослепительно красивая, в чёрном вечернем платье с открытыми плечами и сверкающем колье. Увидев Рину с Никой на руках, она засияла улыбкой.

Добрый дух праздника мерцал в её глазах, игравших бликами от разноцветных гирлянд, успокоительный, уютный, любящий. Ничего плохого не могло случиться в доме, озарённом этими глазами. Никакой беды не могло приключиться с людьми, на которых падал их путеводный свет. В ней жила Лина, но как дух, как светлая искорка, как созидательное начало. Понимала ли она, кого Рина написала на той картине? Они никогда об этом не говорили, никогда не упоминали имя Лины. Но порой Рине чудилась в глазах Гели затаённая грусть некого знания, и в эти мгновения она до дрожи становилась похожей на Лину — внутренне.

Кот пушистой молнией скрылся из гостиной с ломтиком ветчины в зубах. Свет любви — это, конечно, прекрасное топливо для души, но и физическую оболочку следовало подпитывать.

— Всё хорошо, малышка, — сказала Рина и ещё раз поцеловала дочку. — Просто никогда ничего не бери у незнакомцев, вот и всё.