Дао подорожника

Знаешь, мне казалось, я уже привык, что в каждом твоем письме «новый поворот». Но это последнее послание опять вывело меня из равновесия, хоть и ненадолго. Ей-богу, привычные реакции так трудно вытравить! Я уверен, что любой нормальный человек, получив в ответ связку своих собственных писем, реагировал бы однозначно.

И я, надо признаться, не отличился оригинальностью. Решил, что ты совершенно разобиделась и отослала мне обратно весь мой бред вместо нового рисунка. Долго перечитывал все эти письма, особенно последнее, стараясь понять, что же я сделал неправильно. В конце концов решил, что всё это – дурацкая игра двух скучающих психов. И хорошо, что она закончилась, пора уже! Тем более что мне пришло ещё два письма от женщин в ответ на моё объявление. Письма, конечно, скучноватые, но ведь это настоящая жизнь, я сам должен делать её веселее.

В таких примерно раздумьях я ходил и злился целых два дня. А потом у меня заболел зуб. Я был в это время в городе, поэтому зашёл в поликлинику около Некрасовского рынка, там раньше лечилась одна моя знакомая. Врач оказался и вправду неплохой, только всё время жевал мятную резинку, даже когда сверлил. И на яблоке правого глаза у него была какая-то нехорошая точка с отходящей от неё красной разветвляющейся жилкой.

Мне запломбировали сразу два зуба, я вышел из кабинета совершенно выжатым – и вдруг на лестничной площадке увидел бабочку. Бабочка из твоего последнего рисунка! Только тут она была ярче и крупнее. Она сидела на стеклянной двери, слегка шевеля крыльями… Через пару минут кто-то, проходя мимо, задел меня, и я понял, что стою и разглядываю обратную сторону таблички «Выход», наклеенной на стекло. То, что я принял за бабочку, было узором растекшегося и застывшего клея. Я тут же бросился домой, поскольку мне пришла в голову одна мысль. И оказалось, что я прав!

Как же я не заметил раньше! Среди моих писем, которые ты прислала обратно, оказался чистый листок бумаги. Вернее, письма были завернуты в него. Я вынул стеклянную дверцу из книжного шкафа, потом развёл несколько акварельных красок и стал капать ими на стекло, не особенно думая о том, какой рисунок образуют капли, подчиняясь лишь внутренним импульсам своего настроения. Когда я почувствовал, что достаточно, я прижал к стеклу чистый листок и тут же перевернул его…

Ха! До этого момента я писал письмо, думая, что пошлю его тебе вместе с этим чудным рисунком. Какой дурак! Я опять собирался похвастаться, и чуть было не сделал очередную глупость. Ведь эта акварель, отпечатанная со стекла – это и есть твоё новое письмо мне!»

Так заканчивалось последнее письмо в пачке. Похоже, его не дописали, зато в нескольких местах на бумаге виднелись бледные разноцветные пятна. Я бросил письмо на стол к остальным.

Было тихо, ветер за окном мерно кружил сухие листья в маленьком дворике, и в другое время я, наверное, даже уснул бы, разглядывая этот сомнамбулический хоровод. Но ощущение, овладевшее мной сейчас – тревожное, хотя и любопытное – находилось в странном контрасте с этим внешним спокойствием. Казалось, я сижу в мягком кресле самолёта, который в это время беззвучно разгоняется и отрывается от земли. Или так: я сижу в уютной тёплой комнате, где-то в детстве, в мягком свете настольной лампы, и вдруг замечаю, что по стене, оклеенной аккуратными розовыми обоями, бежит трещина, и в ней что-то непрерывно движется, мерцает… Только сейчас было наоборот: снаружи всё пребывало в неподвижности, но что-то летело, менялось внутри…

Я вынул чистый лист бумаги из большой пачки около компьютера и положил его перед собой. Белоснежный прямоугольник подействовал успокаивающе, видение с треснутой стеной исчезло. Я поставил на листе свою подпись. Потом расписался ещё несколько раз, стараясь получить красивый автограф одним небрежным и быстрым движением, без отрыва ручки от бумаги. Потом перешёл на чистую половинку листа и начал рисовать пересекающиеся ломаные. Затем – более плавные петли и узелки.

При этом я продолжал думать о человеке из писем, о его принципе – изучать чужой язык, а не навязывать свой. Я пытался представить себе, как он выглядит, как живёт один в Петергофе, где я был лишь пару раз проездом. Я пытался представить, как он получает одну за другой какие-то ненормальные открытки, и в конце концов то ли сходит с ума, то ли…

С бумаги на меня глядел уже с десяток узелков, и тогда я начал соединять их волнистыми линиями, стараясь, чтобы линии подольше шли одна вдоль другой, не пересекаясь. То ли, то ли… То ли что?

За этим занятием и застал меня Виктор, когда вернулся. «Ага, ты времени не теряешь!» – заметил он, взглянув на мой листок, который к тому моменту уже представлял собой картину «Заядлый курильщик, запутавшийся в рыболовной сети». Мне тут же захотелось спрятать мои каракули, и я сложил листок пополам, каракулями внутрь.

–Что случилось с этим человеком? – спросил я.