Дао Дзэ Дун

Добравшись до пространственной цели сложными путями вроде траектории испуганной мухи Страхов сделал пятиминутную передышку. У шведского стола для аутсорсеров он перевел дух, макая свежую тигровую креветку в соус кари.

Система управления темпором была, как понимал Страхов, стандартной: зал, круглый пульт управления в его центре и пара дугообразных «шведских столов».

Страхов вспомнил о четырех пересадках, оценил потраченное на дорогу время — эх, где они, родимые Q&Q? где-то же неподалеку! — и осознал, что плутал по свету, вернее по подземному миру аутсорсеров не так уж долго. Часа два, не больше!

Первую свою идею, что поддерживала его дух всю дорогу, он признал ребяческой. Идея была поднять Лизу, удрать с ней куда-нибудь на край света, скрыться от всех. Раз он герой, значит, его и вправду уже ничто не сможет остановить. Но настоящие древние мифы — все кончаются плохо. «Они жили долго и счастливо и умерли в один день» — поздняя фальшивка, редукция, колыбельная для пугливых детишек. В первоначальной, первой свежести истории про Одиссея, его убивает собственный сын Телемах, который вырос и не признал отца в вернувшемся бродяге. Привет Фрейду и всем его допотопным персонажам! И если уж «дело героя» дошло до повторения пройденного… Нет, этой программе — полный «отбой».

Но было необходимо предупредить Лизу о том, что он отбывает очень надолго. Необходимо поднять ее, все ей объяснить, убедить… Она поймет, простит, всплакнет, и он всплакнет вместе с ней — и это будет новая легенда. Это часть программы «нового героя». По другому не может поступить герой, которого ничем нельзя остановить.

Страхов встал напротив бежевого аута, медитировавшего на глубины темпора, положил руку на пульт — и сразу провалился в Тартар.

Всего его тело вдруг разом — с макушки до пяток — стало очень легким и пористым, как шоколад или пластбетон. Тонкие стенки между неисчислимыми порами-пузырьками были холодными, и внутри каждой было какое-то твердое семечко. Страхов стал, как погремушка. Потрясти — зашумит… И тут он понял, что это за «семечки». И понял, что он — не пористый шоколад с маком, не пластбетонная болванка, и не погремушка, а — колумбарий.

Нужно было теперь сосредоточиться, чтобы найти в себе, в одной из внутренних пор, замороженную семечку-Лизу и — дать команду на подъем. На преждевременную и, значит, противозаконную реанимацию?

«К черту «противозаконную»! Ты — герой, а для героя нет ничего противозаконного», — убедил себя Страхов.

Поры складывались в пояса… в слои поясов… отдельные сектора этих поясов увеличивались в воображении Страхова в режиме zoom’a. Он начинал смутно различать обнаженные тела, затопленные в холодном биологическом геле… чужие тела… он отталкивал их от себя… и пояса начинали вращаться, как барабаны уже исчезнувших в минувшей эпохе игровых автоматов… как эти барабаны с картинками, сливавшимися на такой скорости, что не позволяла возможности зафиксировать взглядом нужную комбинацию и остановить вращение. Попадались пустые пояса, с порами без геля и тел… Страхов слышал шум, белый шум, состоявший из тысяч одновременно произносимых и потому неразличимых имен… чужих имен… Он пытался выделить в этом шуме какие-то участки, очистить их, профильтровать… ему уже ясно слышались имена… чужие имена… ни одно не откликалось в нем сильным ударом сердца.

Страхов не находил Лизу в этом рукотворном Капотненском тартаре…

Но он не отчаялся, он решил сделать короткую передышку и повторить погружение…

Он осторожно убрал руку с пульта, вздохнул — и вдруг ощутил холод не внутри себя, а на поверхности тела. Он весь был в холодном поту…

Самое верное было — выпить чашечку кофе. Страхов отошел к столу, сделал себе двойной эспрессо. И, поднося чашку к губам, едва не опрокинул ее себе на грудь.

«Не может быть! Только не это!» — сказал он себе и сразу понял, что, напротив, как раз «должно быть» и «только это».

В зал управления темпором вели три лучевых коридора. Двери одного из них, прямо перед глазами Страхова открылись, и с растерянными, робкими, но очень дружелюбными улыбками ему навстречу двинулись трое. Впереди Борис Эйхерманн, за ним следом — справа Пин Пион, слева Ник Ситарам.

«Ее же там прихватили!», — подумал Страхов о Пин Пион и вспомнил, что в его личном мире амбивалента законы повседневного мира отменены.

Он сделал глоток кофе.

— Привет! — сказал он. — Добро пожаловать за мембрану!

— Привет, Саша! — сказал Борис, одетый в свой повседневный костюм…

Он был без бронежилета Armani Casa, и Страхов оценил по достоинству большую затею.

Ник поднял руку. Пин Пион сделала короткий поклон.

— Кофе? Чай?.. Или покрепче? — спросил Страхов на правах хозяина.

Он бросил косой взгляд на бежевого аута — тот оставался не от мира сего.

— Кто меня нашел? Вы? Или те кто вас послал? — спросил Страхов.

Борис виновато улыбнулся и вынул из внутреннего грудного кармана карточку Страхова:

— Нам сказали, что, когда ты будешь в Москве, она тебя найдет… Это было задание от самого генсека ООН. Ты понимаешь…

- Значит, вы и есть охотники? – с горечью усмехнулся Страхов.