Катастрофа выглядела слишком большой, чтобы вызвать упадок, уныние, отчаяние. Реакция была, что обычно в таких случаях, парадоксальной — обреченный триумф воли, зажатой глубоко внутри души, как магма, неизлившаяся из глубин вулкана.
«Сам дурак!» — честно признался он и открыл глаза.
— Я что, чем-то опасен для вашего мира? — спросил он, глядя девушке в глаза.
— А вот этот вопрос уже не ко мне, — твердо сказала она, легко выдерживая его взгляд. — Я только подчиняюсь директиве эвакуировать вас, адаптировать и подготовить к комплексному обследованию. Максимум, что вам грозит, — безболезненная санация без снижения информационного уровня, инфодоступа… и без разных других потерь.
«Потерь будет немало», — приготовился Страхов и спросил еще:
— А что, без этого нельзя было эвакуировать?
— Без чего? — приподняла тонкие бровки девушка.
Страхов ткнул пальцем в сердце, и, посмотрев туда сам, обнаружил, что попал точно в маленькое пятнышко блестящей кожи: ага, все так и было, как он помнил.
— Нельзя, — с девичьей непосредственностью сказала она. — Ауты имеют право эвакуировать только трупы, а не живых людей.
— А кто вам дал санкцию на эвакуацию?
Никто, кроме Комиссии ООН по криогарантиям, не мог дать такой санкции. Он уже до предыдущего вопроса догадался, что акция противозаконна.
— На все ваши вопросы вам скоро ответят люди, доверять которым у вас будет куда больше оснований, — неглупо остановила его девушка в новенькой китайской военной форме 1937 года и продолжила также занудно и обстоятельно, будто по заученному. — Но вы, я вижу, о многом совершенно отчетливо догадываетесь… Вы начали воздействовать на реальность, выйдя за стандартные пределы креатора. Возникла некая угрозу Равновесию… Здесь это было замечено раньше, чем за мембраной, и вы правы — операция не была согласована с ООН. Мне приказано вам это сообщить с особым примечанием: думать о противозаконности операции — не в вашей компетенции. А от себя мне посоветовали кое-что добавить. Там, за мембраной, за вами, наверно, сразу бы прилетел вертолет, и вас бы интернировали в «зону».
Он снова похолодел:
— А что, уже установлено?..
— Ничего не установлено. Вы что, думаете, изолируют только при нейролепре?.. Короче говоря, вы здесь, и это место получше будет. Сейчас убедитесь. Душ — там, — указала она пальцем. — Одежда в шкафу… Я подожду в соседней комнате.
Она резко встала, показывая, что запланированная пресс-конференция по прибытии окончена, и вышла.
«Надо было самому напроситься на войну с «Фроммом»! Еще полгода назад… даже год назад, подставиться и переждать без проблем… Эх!» — подумал он и впервые огляделся.
Спальня была не слишком просторной, не больше сорока метров, а постель — просторной, но явно одноместной. Только эти чертовы драконы резали глаз!.. Стены приятного пастельного, бледно-оранжевого тона. Никаких окон. Буклированное напольное покрытие, явно из натуральной шерсти, оттенка перла-беж. Встроенный шкаф с раздвижными фасадами — один зеркальный — того же оттенка. Точно посреди комнаты довольно стильное креслице с ярко-желтой цветочной обивкой и жесткими буковыми подлокотниками в духе «итальянских 70-х», а над ним дуга цельнометаллического стального светильника в стиле «нью-йоркских 30-х». А прямо над ним встроенный в потолок плафон. Он и давал свет, поскольку окон не было.
Около кресла три книжки в твердых — ого, роскошно ауты живут! — переплетах… У кровати никакой тумбочки.
И вдруг Страхов ощутил тревогу, прислушался и опознал в тревоге опасность, которая излучалась на него отовсюду. Он попытался сосредоточиться… и вдруг понял, что его пугает именно мебель. Это веселое креслице, этот ретро-светильник, шкаф. И кровать под ним тоже быстро копила опасный заряд.
Страхов пригляделся к креслу и понял в чем дело: невозможно было определить его марку и не только марку, но и почерк дизайнера. Он, креатор высокого инфодоступа, не мог опознать бренд!
Он напрягся… Нет, это не клон Ikea для замембранья. Икеей не пахло, вещь была явно топ-класса, отлично детализована. Может быть, точный риплей из эпохи Джо Понти?.. Что-нибудь из эскизов Еро Сааринена? Или специальный аут-заказ, выполненный не теряющим форму Филиппом Старком?… или же столетней старушкой Паолой Навоне?.. Нет. Он бы опознал сразу, без всяких вопросительных знаков в начале экспертизы.
Он встал, бросил на постель простыню, подошел голым к креслу и стал заглядывать в его тайные места. Он никогда такого не делал, потому что всегда знал, какой лейбл и где можно найти, и сейчас чувствовал себя прыщавым подростком, заглядывающем женщине под юбку из-под лестницы…
Никаких лейблов не было! Он качнул светильник, потом с ужасом посмотрел на кровать, на которой, наверно, долго лежал… Мир вокруг стал растекаться и провисать, как внутренности яйца, оброненного точно на край стола…
Он слышал об этом, но не был готов к этому.
Это был мир без брендов! Вообще, без торговых марок!
Реальность вдруг стала сливаться в однородную, бессмысленную, невещественную массу…