Но Лялюс и Цыган нервничали, поскуливали, ворчали, не опускали настороженно приподнятых ушей.
И тогда мы услышали птиц. Они кричали в неурочный час, потревоженные невидимым врагом.
Еще не развидняло, туман лежал над болотом, и звуки были приглушены глубоким мхом, сыростью воздуха.
Но птицы кричали!
А потом мы различили равномерное, осторожное чмоканье болотной жижи.
Чмокало впереди, чмокало слева и справа, и все явственней, все неотвратимей.
Сомнений не оставалось: по болоту осторожно шли
[95]
люди. Сотни людей, направлявшихся прямо к нашему островку.
Бринский подал знак.
Партизаны немедленно начали отходить к восточному берегу. Николай Велько придерживал оглядывавшихся псов.
По пути пробежали мимо костра. Залитый, он еще дымил.
По кладкам направились к Боркам, но, не выбираясь из болота, резко свернули налево, прошли шагов пятьдесят по пояс в воде, укрылись среди частого тальника.
Легли.
Нам так и пришлось пролежать в тальнике целый день.
Мы слышали немецкую брань, выстрелы, крики, видели и самих немцев, пробиравшихся по кладкам. Не тех фашистов, что показывали в кинофильмах воровато бегущими и стреляющими куда попало, а здоровых, самоуверенных парней, тщательно приглядывавшихся к местности, прочесывавших огнем каждый подозрительный куст и, возможно, втрое злых оттого, что их подняли среди ночи, заставили лезть в болото, мокнуть, искать неуловимых партизан.
Немцы знали, что мы не могли далеко уйти. Ведь они видели дымящийся костер! Больше того, эти скоты, наведенные предателем, нашли лазарет Бринского и зверски убили на потайном островке замечательного подрывника Криворучко, раненного несколько дней назад, и доктора Крушельницкого, чью жену увели в Борки, где и повесили, вдосталь наиздевавшись над беззащитной женщиной.
Мы лежали в тальнике, не в силах ничем помочь товарищам. Слишком мало нас было, слишком неравны были силы!
Требовалось нечеловеческое напряжение, чтобы не дать волю рукам, сжимавшим автоматы...
Немцы нас так и не нашли.
Мы похоронили друзей, а потом я варил голодным партизанам какое-то сомнительное варево из ржаной муки и бараньего жира, убеждая, что это настоящая мамалыга...
* * *
С первого дня Антон Петрович Бринский произвел на меня самое хорошее впечатление. Среднего роста, плечи-
[96]
стый, густобровый, он держался свободно, уверенно, но был подчеркнуто внимателен и по-военному точен в обращении со мной как с заместителем командира отряда.
За плечами Бринского остались трудные походы, отчаянно смелые, дерзкие налеты на врага, умело проведенные диверсии, но даже тени самодовольства я не видел на открытом лице этого энергичного, подвижного человека.
Он был беспощаден к врагу и добр, если не сказать нежен, к друзьям.
У нас установились самые сердечные, товарищеские отношения.
Они сохраняются и по сей день...
Помнится, первое, что бросалось в глаза в отряде Антона Петровича Бринского, — большое количество командиров Красной Армии, занимавших командные посты.
У него воевали капитан Каплун, знакомый мне по рассказам Коржа, капитан Гончарук, лейтенант Анищенко, лейтенанты Гусев, Парахин, Патык и другие.
Лейтенантом был и трагически погибший подрывник Криворучко.
Эти товарищи возглавляли группы подрывников.
Находясь в отряде, я имел возможность убедиться, что командиры, вырвавшиеся из окружения и ставшие на путь партизанской борьбы, отлично справляются с делом.
Мне довелось организовывать с ними диверсии на железных дорогах врага, устраивать засады, нападать на отряды фашистов.
Товарищи действовали решительно, хладнокровно, дерзко.
И уже тогда я подумал, что из командиров Красной Армии, обладающих серьезной военной подготовкой, накопивших опыт борьбы в тылу противника, можно и нужно готовить будущих командиров разведывательных групп.
* * *
Обойдя партизанские отряды, рассказав людям, давно оторванным от Большой земли, правду о положении на фронтах, познакомившись с бойцами и командирами, я в самых общих словах поведал Бринскому об истинной цели моего появления на Выгоновском озере.
[97]
Мне кажется, Антон Петрович прекрасно понял, чем предстоит заниматься.
Во всяком случае, он задумчиво сказал:
— Место у нас выгодное, верно... Хоть железнодорожные магистрали взять. Да в Барановичах и аэродром имеется.
Магистрали, о которых упомянул Бринский, интересовали наше командование в самую первую очередь. Еще бы! Одна тянулась из Бреста через Барановичи в Минск, вторая из того же Бреста через Пинск и Мозырь — в Гомель.
Барановичи, как уже говорилось, являлись крупнейшим железнодорожным узлом. Отсюда шли гитлеровские эшелоны и на северо-запад, к Ленинграду, и на юго-запад, к Киеву, и на Минск. Иными словами, основной поток немецко-фашистских войск, фашистской техники и грузов устремлялся на фронты именно через Барановичи.
Установить постоянное наблюдение за барановичским железнодорожным узлом, за пересекающими этот город железнодорожными магистралями, насадить в городе своих людей — означало взять под контроль все военные перевозки противника.