Даниил Московский

Злобился на брата Даниила, в дружбе заверял, а как Переяславль ухватил, по-иному заговорил. Ко всему, Михайлу Тверского на сопротивление подбил. Теперь, когда Тохта отказал ему в воинах, совсем потеряет он власть над удельными князьями.

Был бы жив Ногай, ему поклониться, попросить воинов, но Ногая нет, а остатки его орды откочевали за Кубань.

На ночь гридни ставили великому князю шатёр, себе походные юрты, и княжеский стан напоминал малый татарский улус. Горели костры, в казанах варили еду, и по заснеженной степи стлался дым, такой же горький, как и мысли у великого князя Андрея.

Он не замечал, что гнев затмил его разум, и ни о чём ином он не думал, кроме как о власти. Для чего жил и к чему рвался, едва получив от отца Городец?..

Однажды гридни привели к нему смерда. Молодой, рослый. Сняли с него допрос, оказался отроком из дружины брата Даниила, послан следить, нет ли с великим князем татар.

Андрей Александрович велел отсечь московскому гридню голову. Вишь, даже в степи Даниил намерился иметь свои глаза и уши.

Отправляясь к хану, Андрей Александрович думал, как расправиться с непокорными князьями, а теперь, когда нет с ним татарских воинов, оставалось одно: поклониться новгородцам. Авось не откажет Господин Великий Новгород.

Поделился о том с боярином Ерёмой. Тот согласился:

   — Новгородцам стоит на вече удила закусить.

И решили в Новгород не посольство слать, а самому великому князю ехать. Новгород гордый, не всякого принимает. Разве не известно, люд новгородский даже Александра Ярославича Невского изгонял?

ГЛАВА 7

В истории Великого Новгорода немало страниц о сражениях со скандинавами. Скандинавы захватывали новгородские крепости на побережье, сажали в них свои гарнизоны и облагали данью карел.

Новгородцы ходили войной на шведов, отбивали свои городки, а когда рыцари оказывали сопротивление и сломить их не удавалось, тогда Новгород призывал на подмогу великого князя Владимирского.

Бывало, великий князь сажал в земле карел своих посадников и новгородцы затевали с ним тяжбу, считая, что великий князь посягнул на их собственность...

В лето шесть тысяч восемьсот десятое, а от Рождества в тысяча триста второе приговорило новгородское вече слать послов к королю датскому Эрику VI, дабы прекратить с ним частые войны.

Мир был заключён, а на вече новгородцы решили: пора Господину Великому Новгороду сбросить с себя бревенчатое рубище и возвести и кремль, и стены, и башни новые из камня...

С того дня потянулись в Новгород телеги, груженные камнем, застучали молотки камнетёсов, появились котлованы, вырытые землекопами, и медленно вставали каменные новгородские укрепления...

Никогда не лежала душа у боярина Ерёмы к Новгороду. Суетный, крикливый, а всему заводчики — торговые люди и бояре. Когда открывались дороги и вскрывались реки, Новгород принимал иноземных гостей. Здесь и дворы гостевые, где селились купцы и иной приезжий люд: Немецкий двор для купцов Ганзейского союза, Греческий для византийцев. Варяжский скандинавам предназначался, был и двор для гостей из мусульманских стран. А на самой окраине Людинова конца стоял малый двор, обнесённый высоким бревенчатым тыном, где останавливались гости из загадочных земель Индостана и великой империи китаев. Гости из этих стран редко добирались до Новгорода. Они плыли и ехали кружным и опасным путём, затрачивали на это годы, старились и гибли в дороге...

В Новгород Ерёму послал великий князь. Сам Андрей Александрович ехать передумал, а с боярином отправил епископа Луку.

Посольство великого князя встретили в Новгороде довольно прохладно. И посадник и тысяцкий удивились, услышав, что боярин и епископ приехали просить помощи, чтобы покарать московского князя. Посадник переспросил:

   — Ужли у князя Андрея сил недостало на молодшего брата?

Новгородский архиепископ укоризненно покачал головой:

   — Забыли люди заповеди Господа: брат на брата взывает...

Минул месяц. Боярин Ерёма домой, во Владимир, засобирался. Накануне зашёл в кабак, что на новгородском торгу, у Волхова, где мост наплывной. Кабатчик поставил перед ним миску со щами, кусок хлеба и луковицу. Ел Ерёма, по сторонам поглядывал. Обочь от него два мужика пили квас хлебный, переговаривались. Один, заметив, что Ерёма смотрит на них, спросил:

   — Отчего невесел, боярин? Поди, жёнка разлюбила! — И рассмеялся.

Ерёма рукой махнул:

   — Кабы жёнка! Меня, посла великого князя, Новгород слушать не желает.

   — Эвона! Подсаживайся к нам да поведай свою беду.

Отодвинул боярин миску, подвинулся к мужикам, велел кабатчику подать жбан с хмельным пивом.

Пили мужики, а Ерёма им на свои заботы жаловался — не желает посадник вече скликать, где бы люд послание великого князя выслушал.

Похлопал один из мужиков боярина по плечу:

   — То ли беда, а мы на что?

   — Так ли? — со смешком спросил Ерёма.

   — Аль не веришь?

   — Ставь жбан пива...

Выпили, разошлись. На другое утро Ерёма ещё ото сна не отошёл, как на весь Новгород зазвонил вечевой колокол. Ему вторили кожаные била на городских концах, и вскоре площадь напротив храма Параскевы Пятницы запрудил народ. Шли, спрашивали:

   — Почто скликают?