Даниил Гранин. Хранитель времени

«После окончания войны Д. Гранин начал работать в Ленэнерго. В предвоенные годы в лаборатории на заводе Кирова существовали идеальные условия для исследовательской деятельности. Иначе сложились обстоятельства в послевоенное время. В Ленэнерго Гранин был назначен начальником районной кабельной сети. В годы войны и блокады электрическая сеть Ленинграда тяжело пострадала, работать приходилось буквально дни и ночи. Об исследованиях нечего было и думать. Но трудные времена заключали в себе и нечто крайне важное для будущего писателя: по долгу службы он имел возможность общаться с огромным количеством людей, близко соприкасаться с работой ленинградских фабрик, заводов, предприятий. Это давало обильнейший жизненный материал и сказалось затем самым благотворным образом на творчестве писателя».

Л. Плоткин. Даниил Гранин

«В июне 1946 года вышло постановление Совета Министров СССР о реставрационных мастерских для пушкинских дворцов. Ленинград еще не оправился от блокады. Стояли разбомбленные дома, не хватало электроэнергии, люди возвращались из эвакуации, а селиться было негде. В нашей коммунальной квартире, когда я вернулся из армии в конце 1944 года, жило двенадцать человек, а в 1946-м — уже восемнадцать. Приезжали и приезжали. Коммуналки были переполнены. Надо было восстанавливать жилье. Прежде всего жилье! А тут реставрация дворцов. Да что же это такое? Но если бы тогда не приступили к этому, если бы помедлили, то растащили бы обломки украшений, карнизов, капители, все, что валялось среди дворцовых развалин. Охраны не было. Копали, копошились и местные, и приезжие. Кто себе в дом, кто для поделок.

…Вспомнилось мне одно предложение на барахолке — головка амура, золоченая, бронзовая, обломанная у шеи, так, что еще часть крыла осталась у плеча. Прелестная головка. Барахолка помещалась на Обводном канале. Она заслуживала бы отдельного рассказа. Нигде ни до, ни после ни на одном базаре не видал я такого выбора: ни на блошином рынке Парижа, ни на знаменитых базарах Востока, ни в послевоенной Германии, где хватало всякой всячины. Всюду все уже знали, что почем, знали цену своему товару. Здесь же, на Обводном, торговали солдаты, вдовы, демобилизованные офицеры, тем, что нахватали в Европе, а хватали что ни попадя. Везли мешками, чемоданами из Венгрии, Чехии, Польши, конечно, из Германии. Везли и машинами, и товарными вагонами. Портьеры и ковры, посуду и мясорубки, картины, выдранные из рам, зеркала. Обчищали дома, фермы, учреждения. Тащили пишущие машинки (ходил слух, что дома их легко можно переделать на русский и загнать), письменные приборы, каменные чернильницы, радиоприемники, люстры; комиссионки ломились от шуб, отрезов, обуви, шалей. Барахолка выигрывала тем, что деньги получить можно было сразу. Не надо паспорта, ни процентов продавцам. Тут же выпивали, спрыскивая покупку да и продажу тоже.

Барахолка, было у нее еще название «толкучка», толкотня была ощутимая. Приволье карманникам.

Бронзовый амур был хорош, но мне нужен был пиджак, что-то штатское, осточертела гимнастерка. А на пиджаки был спрос больше, чем на амуров. Кроме амура вспоминаю упущенный большой деревянный горельеф, великолепное произведение, как теперь вижу старинную работу XVIII, а то и XVII века. Сцена из Священного Писания с Марией Магдалиной. Тяжелую эту панель подвыпивший мужик в шинели поставил в грязь, на землю и охрипло-безнадежно зазывал покупателей. Увидел мой интерес, вцепился в меня, не отпускал, обещал донести до дому, сбавлял цену. Хороша была вещь, помню ее в подробностях, закостенелую от времен желтизну фигур и темную дубовую раму, так память бережно сохраняет упущенное.

В другой раз я долго топтался, приходил, уходил, возвращался к малахитовому ларцу с шахматами, выточенными из кости. Фигуры ферзя, слонов, ладьи были в виде голов, украшенных коронами, шлемами. Прелесть состояла в своеобразии каждой физиономии, хотя пешки были разные, однако каждое лицо было пешечно-солдатским, тупо-вато-послушным, в каждом был Швейк. А офицерский состав отличался надменностью, живостью… Художнику не всё удалось, но ясен был замысел.

Так и не решился купить. Почему, не помню. Может, потому, что слишком шикарны были эти вещи для нашей комнатухи в страшной коммуналке, которая все уплотнялась и уплотнялась».

Д. Гранин. Причуды моей памяти

«Наши мастера всю блокаду были в городе и тащили из разрушенных домов всякую мебель приличную, посуду, кастрюли. Разрушенный дом стоит, все гибнет, вот они и брали. Хранили это всё в заброшенных трансформаторных помещениях, в киосках, и как-то подарили мне два таких киоска. Мы с женой отправились на санках, положили на санки стулья, столик. Везли ночью, чтобы нас народ не видел. И обставились — до сих пор я сижу в старом кресле, которое я полюбил, с инвентарным номерком».

Из интервью Д. Гранина корреспонденту канала НТВ Сергею Холошевскому (июнь 2014 г.)