В политотделе, в лесу близ деревни Танина Гора, только что закончилось совещание. Среди политработников, ожидающих попутные машины к переднему краю, — 22-лет-ний инструктор политотдела Даниил Герман. Еще совсем недавно мы почти каждый день встречались на Кировском заводе, где молодой инженер Даня Герман был заместителем секретаря комитета комсомола, выступал с интересными статьями на страницах многотиражки. После войны он станет известен как писатель Даниил Гранин».
Н. Новоселов. Взвод писателей // Советские писатели на фронтах Великой Отечественной войны.
«С выходом противника на железнодорожную линию Ленинград — Дно оказалась отрезанной от основных сил и почти целиком погибла Кировская дивизия народного ополчения. 13 августа 1941 года позиции дивизии были прорваны, дивизия начинает отход, практически попадает в окружение. Основные силы дивизии со штабом под командованием начальника штаба сосредоточились к 18 августа 1941 года в районе станции Оредеж, Торковичи, Петрушина Гора. Дивизия к этому моменту потеряла три четверти своего состава, всю артиллерию и почти все боеприпасы, было произведено переформирование дивизии, которая заняла позиции южнее станции Оредеж, у озера Белое, удерживает их до 21 августа 1941 года, затем была вынуждена отступить, до 24 августа 1941 года ведет бои за возвращение позиций по реке Оредеж. С 27 августа 1941 года по 11 сентября 1941 года остатки дивизии с боями выходят из кольца окружения на север, в район Пушкина».
«— Как вы выбирались из окружения? — допытываюсь я.
— Как все, с боями, — следует лаконичный ответ.
Я прошу рассказать обстоятельнее. И вот что мне удалось узнать. В окружение он попал вблизи села Самокража под Лугой. Пробивались к своим в стычках с немцами. Гранин был замкомандира группы. «Небольшой» — немедленно уточняет мой собеседник. Блуждали по лесам и болотам, много голодали. О невгодах он рассказывает мимоходом, небрежно. Больше о трагизме судьбы старика интенданта. Больной, он не мог больше идти. Отчаявшись, просил пристрелить его. Никто не решился.
— Пришлось, — мрачнеет Гранин, — оставить беднягу в ближайшей деревне. А там немцы… — говорит Гранин глухо, неохотно. Ему и сейчас трудно вспомнить о пережитом, трудно и больно.
Горечь отступления… Встречи в лесу с колхозницами. От немцев они укрывались с детьми в землянках.
— Обрадовались нам, хорошо накормили. Последнее отдавали… Верили, что сумеем защитить, и жалели очень. А мы, молодые, здоровые, оставляли женщин на произвол судьбы. Это не забывается».
«Почти две недели августа нам удалось продержаться на Лужском рубеже. Мы вцепились в землю на правом берегу Луги, и немцы не могла нас сдвинуть ни танками, ни артиллерией. До этого, начиная со станции Батецкой, мы отступали. Так прошел июль 1941 года. Наши отступали на всех фронтах. Драпали, бросали пушки, пулеметы, снаряды, машины. Стояла жара. Отступление было обозначено пожарами, вздувшимися трупами лошадей и солдат. Короче — вонью. Поражение это смрад. Одежда, волосы — все пропитано едкой гарью, смрадом гниющей человечины и конины. Отступать Красную Армию не учили. Так, чтобы отойти до того, как тебя окружили, увезти орудия, спасти матчасть. Арьергардные бои, второй эшелон, запасные позиции — ничего такого толком не умели и знать не полагалось. Нам полагалось воевать на чужой земле, двигаться только вперед, только наступать. Армия наша была машиной без заднего хода.
Где-то посреди августа пришлось все же покинуть Лужские укрепления. От нашего полка осталось сотни полторы, может меньше. Укрепления были отличные. Когда их успели сделать, не знаю. Окопы в полный профиль обшиты досками. С пулеметными гнездами. Землянки в три-четыре наката. Эти укрепления сберегли нам много жизней. Потом оказалось, что того, кто их построил, генерала Пядышева, отдали под трибунал и расстреляли. По приказу Сталина. Тогда расстреляли несколько высших командиров. Всех ни за что. Для устрашения, что ли?
Мы бы, наверное, еще могли продержаться несколько дней, если б не угроза окружения. Она стала явной, и полки получили приказ отходить. Каждый самостоятельно, своим путем. Четыре дня шли глухими проселками. Густая пыль клубилась за нами. В знойном мареве тянулись ослабелые от голода и жары».