«Мы отказались от труда, избавились от трудовой жизни. Перешли на так называемую рыночную экономику, где главное — не сделать, не изготовить, а исхитриться продать. А продать — это почти то же стало, что всучить. Я еще в первые свои приезды за границу заметил, что заграничный рынок блистает упаковкой. Красотой упаковки. При этой системе ты не знаешь, что тебе всучивают. И вот эта «всучка» совершенно искажает стоимость труда…
И еще одно: разве сегодня мы готовим людей труда? Мы готовим школьников для поступления в институт. Не для того, чтобы они получили специальность, профессию, а для того, чтобы получили высшее образование. А систему профессионального образования — ФЗУ, ремесленные училища, техникумы — мы ликвидировали. И что получается? Человек, может быть, не хочет быть инженером, ну не хочет — и все! Он хочет быть мастером, ему нравится работать руками, а не за компьютером сидеть! А ему заявляют: мало ли что тебе нравится, нет, ты давай иди в институт. Работать руками несовременно, а вот суперкомпьютеры, Интернет, информатика — это современно! Человеку, предположим, нравится ковыряться в металле, в дереве, он хочет строгать, сверлить, какую-то машинку делать или неполадки исправлять. Но ему говорят: нам такие не нужны…
Я слишком давно ушел с завода (до войны работал на Кировском заводе, а после — в Ленэнерго) и, может быть, какие-то процессы сегодняшние неправильно оцениваю. Скажу одно: удовольствие и полноту ощущения физического труда у сегодняшнего человека отняли. А как может складываться личность человека — творца и созидателя, — если он лишен творческого труда? Ведь если руки ни при чем, то и голова не работает. В мое время люди имели возможность выбрать себе профессию, сменить ее. Нас три-четыре года обучали, но у нас была профессия в руках, а мы были хозяева своих рук. А какой я хозяин при компьютере, какой создатель? Машина сама стала основным создателем».
«—
— Ты про Бога? Нарушаешь частное пространство?! Вопрос интимный. Но я отвечу. Я давно наслаждаюсь невероятной разумностью и красотой мироустройства. Мир устроен с такой неисчерпаемой гармонией, что я не могу себе представить, что это только благодаря Дарвину. Я много писал об ученых, рациональных, высокоорганизованных естествоиспытателях. Тимофеев-Ресовский верил в Бога и на вопрос, откуда произошел человек, отвечал: это не нашего ума дело! Павел Светлов, известный эмбриолог, был убежден, что когда в эмбрион, будто ее вдохнули, входит душа, происходит чудо. Цитолог Александров мне говорил: да, у человека есть душа, но душа еще есть и у клетки! Все они начинали сомневаться в своих знаниях, когда доходило до непознаваемого. А Бог — в сфере непознаваемого».
«Мораль в обществе зависит от политики власти. Сейчас она ориентирована на барыш. Барыш в больнице, в школе, в суде. Куда ни ткнись — всюду царит рубль. И это на фоне огромной, мучительной разницы между бедными и богатыми. При таком режиме невозможно оставаться честным человеком: его выталкивают из жизни, особенно наверху. Система отторгает само понятие честности. Как так: все берут взятки, а он отказывается! Все воруют, а он нет?!
Вот вы говорите: нельзя навязать… Но алчность и цинизм нам никто не навязывал. Олигархи, вспоминая о приватизации, говорят: «Мы очутились в нужное время в нужном месте, и поэтому нам повезло». А я вот не смог. И подавляющее большинство наших людей тоже. Успели только очень немногие. Это что, их заслуга? Результат их трудовых усилий или того, что они изобрели что-то полезное для всех? Нет. Это ловкость, хищность, беззастенчивость, несоблюдение правил морали и заповедей… Нельзя рвать цепь времен. Существует преемственность жизни. А мы ее нарушили уже дважды: в 1917-м порвали с царской Россией, а в лихие 90-е — с советской жизнью, в которой было много плохого, но много и хорошего».
«Одна из самых волнующих гражданское общество тем — взаимоотношения художника и власти, интеллигента и власти. По Гранину, власть всегда плоха и всегда необходима. «Власть отвратительна, как руки брадобрея», — вспоминает он мандельштамовские строки в разговоре со мной. И поясняет: на заре нашего времени люди брились опасными бритвами. Чисто выбриться было непросто, и парикмахеры, стремясь добротно выполнить свою работу, вытягивали и оттопыривали щеки клиентов, иногда забираясь пальцами в рот страдальцам ради их же пользы. Естественно, было это неприятно. Но терпели.