Даниэль Друскат

«Мне надо поговорить с вашим мужем».

Вытирая руки дерюжным фартуком, фрау Цизениц толкнула локтем дверь, потом наклонилась к Ане: наверно, хотела-таки съесть. Аня испуганно прижалась к отцу. Правда, все ей тогда говорили, что она слишком худенькая, но все же девочка почувствовала облегчение, когда фрау Цизениц пробурчала:

«Да не съем я тебя».

Разговоры о Топи шли с тех самых пор, как Аня поселилась в Альтенштайне. То и дело слышалось «Топь» да «Топь». Находилась она совсем рядом с деревней, но в состав альтенштайнских земель не входила, а принадлежала городу Верану. В голодные послевоенные годы кое-кто еще пользовался городской привилегией и переплывал летом через озеро, чтобы накосить сенца козам и кроликам. Цизениц, как смотритель лугов, состоял у города на службе, работал на пароме, худо-бедно содержал в порядке луговые участки Топи, весной помаленьку известковал их. В ту пору у него, кажется, еще была упряжка, и он размечал делянки, проводил жеребьевку и взимал плату — правда, денег набиралось очень немного. Теперь же в Веране давно никто не держал коз, не переплывал озеро из-за пары охапок сена; луга и выгоны снова одичали, но городской казначей Верана, или как его там, по-прежнему начислял Цизеницу плату за службу, которая давно стала чистой формальностью. Впоследствии, как только заходила речь об этой нелепости, Цизениц, любивший пофилософствовать, заявлял: печально знаменитый бюрократизм может, дескать, иметь и приятные стороны, что доказывает случай с ним.

Но когда Друскат захотел использовать болотные луга для кооператива — стаду не хватало кормов, — Цизениц принял сторону бюрократов, стал вдруг неприветлив и завалил председателю дорогу. Тот, однако, был не из пугливых, во всяком случае, несмотря на все препоны, они с Аней добрались к дому паромщика. Теперь этого дома уже нет, в один прекрасный день Друскат велел снести халупу, и фрау Цизениц так и не простила ему изгнания из «рая». Когда они вошли в дом, та заставила себя быть приветливей, даже обмахнула дерюжным фартуком стулья, прежде чем предложить гостям сесть, и пролаяла супругу:

«К тебе».

Цизениц — маленький, тощий мужичонка с морщинистым лицом — съежился в углу дивана, глазки у него трусливо забегали: может, нечистая совесть мучила, может, жены боялся. Сама она не присела, грозно возвышаясь над столом во всей своей массивности.

Что же нужно председателю?

«Ну», — начал Друскат, потирая руки, как обычно, когда смущался или когда что-нибудь его забавляло. Он-де просто так в гости заглянул, давешняя пирушка-то у перевозчика закончилась недоразумением, и теперь он хочет поговорить с супругами трезво.

«Вот как».

Фрау Цизениц, по-видимому, слова Друската пришлись не по душе, она зло сощурилась. Что, опять собрался фарфор колотить? Друскат поднял обе руки: такое не повторится, нет, просто он любит природу, столько красивых мест видел по дороге сюда. Кругом островки травы среди разводий, кругом трава, ее можно бы употребить в дело, в кооперативе несчастным коровам кормов не хватает, а в Топи трава растет бесполезно — какая нелепость.

Уж не собирается ли он, раздраженно спросила толстуха, пригнать на болото стадо. Она прямо-таки ужаснулась: муженек-то ее, почитай, тридцать лет смотрит за лугами — «Старик, скажи хоть что-нибудь!» — и все это время никому в голову не приходило пасти на Топи коров, болото жуткое, коварное, так и норовит заграбастать очередную жертву.

Им нужно сено. Друскат сказал это совершенно безобидным тоном. Фрау Цизениц как-то странно засмеялась — почти беззвучно, смех сотрясал ее, казалось, она укачивает свой гигантский бюст, точно ребенка баюкает. Потом она подтолкнула супруга, и тот наконец объявил, что в трясине любая машина увязнет.

У них пока есть лошади. Когда Друскат с улыбкой сообщил об этом, фрау Цизениц тоже усмехнулась и наклонила голову, насколько позволял огромный двойной подбородок. Она лукаво заметила, что кооперативу, мол, здесь делать нечего. Топь-то городская, уж они, Цизеницы, знают: сами, чай, на службе у Верана.

Так вот разговор и продолжался еще некоторое время. Друскат давно разобрался, кто у Цизеницов в доме верховодит. Мужиком тут была жена, хотя ни одни брюки ей бы не налезли.

«Хотел бы я знать, как поступит веранский бургомистр, узнав, что вы получали деньги за работу, которой давно не занимаетесь. Это называется обман, и никто вас не спасет!» — сказал Друскат.

Фрау Цизениц пискнула, высморкалась в дерюжный фартук и запричитала: она-де так и знала, что с Цизеницом добром не кончится. Тот вскочил с дивана и хотел шмыгнуть к двери, но толстуха жена поймала его за воротник.

«Ну-ка, налей, — приказала она и спросила: — Вы ведь выпьете глоточек «Бэренфанга»[6], господин председатель?»

Друскат кивнул:

«Почему бы и нет?»

Цизениц сходил за рюмками и бутылкой. Теперь женщина наконец опустилась на стул. Удалось ей это только после основательных приготовлений. Она озабоченно смотрела на Друската, а тот сказал: