Дань смельчаку

— Парень, жизнь так коротка. Я ведь тебе уже говорил. — Он кивнул в сторону валявшегося на тропе вьетконговца. — Ладно, милок, а теперь рассказывай, что это вьетконговцы делают в болотах Эссекса?

— Одному Богу известно, — ответил я. — Мне показалось, что я схожу с ума, когда они выпрыгнули на меня ранним утром. А Шейла решила, что я как есть спятил. Потому тебе и позвонила. Даже позвала сюда Шона О'Хару, со всеми его шприцами и транками.

— Так она что, там одна? — Сен-Клер нахмурился. — Это не очень хорошо, да и нам пора двигать: лежа здесь, мы не отыщем ответов на интересующие нас вопросы. Например, мне сейчас до зарезу нужен телефон.

— И что ты предлагаешь?

— Ты заберешься в «альфу». Держись пониже, заведи мотор. Я тебя прикрою. Давай двигай.

Он поднялся немного по склону канавы и выпустил две или три пули по тростникам с другой стороны дороги. Ответа я ждать не стал, даже не знаю, был ли он. Прополз к «альфе» и забрался внутрь, ухватился за руль, кинув дробовик на заднее сиденье.

Я крикнул Сен-Клеру, что все готово, завел мотор и тронул автомобиль в ту же секунду. Длинной очередью скосив посадки тростника, генерал кинулся на сиденье для пассажиров, прижимая голову к подушке. Машина дернулась с места столь стремительно, что из-под задних колес поднялся настоящий фонтан грязи.

Я гнал по тропе со скоростью пятьдесят миль в час — от такой гонки в данных условиях попахивало жареным и вставали волосы на загривках, — перескочил неогороженную канаву, проехал по неглубокому ручью, не сбавляя скорости, и, влетев на задний двор, где хранился уголь, резко затормозил. С начала атаки вьетконговцев прошло всего несколько минут.

Времени для разговоров не было, поэтому я моментально выскочил из машины и, слыша, как сзади бежит Сен-Клер, ринулся к двери в коттедж, зовя Шейлу по имени.

Я не очень хорошо понял, что случилось, когда открывал дверь, — эта часть приключения осталась для меня темным пятном, — но оказалось, что я лечу головой вперед на пол и приземляюсь, словно поверженный бык... на рога.

* * *

Очнулся я, лежа на кушетке, хотя вернее было бы сказать — плавая. Снова меня отделили от моего тела, будто бы ничто физическое не было мне присуще.

Меня переполняла жутчайшая тошнота, желудок выворачивали наизнанку и завязывали узлом. Перекатившись на бок, я упал на пол, и меня тотчас стало безумно тошнить.

Я полежал не двигаясь. Подо мной было что-то твердое, что-то очень неудобное, причинявшее боль, и когда я сел, то увидел «шестнадцатку». Взяв ее в руки, я оперся на приклад, использовав его в качестве костыля, потому что ноги совсем не держали.

Дверь в спальню была открыта, горел свет. Я позвал Шейлу или подумал, что позвал, потому что изо рта не вылетело ни единого звука, а затем полетел в дверной проем.

Меня поджидало что-то страшное, невероятно страшное, но не было способа отвертеться от этой жути, меня тянуло к ней...

Первое, что я увидел, — кровь, расплесканная по белой стене. В центре комнаты лежала Шейла — совершенно голая, с единственной закрутившейся вокруг ноги простыней, словно она хотела убежать, но... не смогла. Череп сзади был размозжен, словно яичная скорлупа.

Сен-Клер лежал на постели с приподнятым коленом. Тоже голый. Лишь солдатские бирки висели на шее — привычка.

Только вот когда я подошел поближе, то увидел, что это вовсе не Сен-Клер. Это был... никто, так как у него не было лица, а лишь кровавое месиво, каша на месте лица, в которое с близкого расстояния вогнали пару зарядов из дробовика.

Я развернулся, чтобы убежать, заметил зажатую в руке «шестнадцатку» и с криком отшвырнул ее прочь. В дверях, наблюдая за моими действиями, кто-то стоял — я знал, но не мог понять, кто именно, ибо все вокруг стало покрываться темной слизью, таять, превращаясь в кромешный мрак.

* * *

Однажды, плавая с аквалангом возле Корнуолла, у меня случилась поломка клапана запасного баллона, и я еле-еле успел выплыть на поверхность вовремя. Сейчас было примерно то же самое: я судорожно молотил руками и ногами, стараясь оттолкнуться от дна и доплыть до крошечного пятнышка света в холодной бездне воды.

Наконец я вынырнул, хватая застывшим ртом воздух, и обнаружил, что валяюсь совершенно голым под ледяным душем, удерживаемый здоровяком с переломанным носом и короткой стрижкой.

Стараясь скинуть с себя его лапищи, я обнаружил, что сил во мне нет ни капли. Казалось, мои руки медленно-медленно, словно в воде, поднимаются вверх, затем, повиснув на мгновение, начинают опускаться.

Мужчина крикнул через плечо:

— Доктор, он приходит в себя!

Голос эхом прозвучал в голове, затем я будто бы перелетел через край ванны — что было невозможно, — и тут в дверях объявился Шон О'Хара.

Он был достаточно и очень по-ирландски красив, эдакий декадент с лицом Оскара Уайльда, а может быть, Нерона, и гривой седых серебристых волос, которые делали его похожим больше на актера, чем на то, чем он на самом деле являлся — одним из лучших психиатров Западной Европы.

Я сказал:

— А вот и ты, сволота старая. Все еще пробавляешься в старушке Англии по пятьдесят гиней за сеанс?