Дань саламандре

В этот фонарик была мной вставлена особая свечка – добротная, толстая, которую мне подарила на «основной работе» шефиня, вернувшись из Чехословакии. Свечка, которую я задумывала зажечь на Тайной Лестнице вечером, чтобы выпить с девочкой шампанского. Можно я возьму эту свечку? – прояснила свой каприз именинница. Эта свечка классно подходит для туши. Для чего?.. Для варки ресничной – махровой-махровой – туши. Свечка хорошая, очень жирная... Бери, сказала я.

Мы вернулись в комнату. Дверцу я заперла. Опустила ковер. Придвинула кровать.

Мы прилегли на эту кровать сразу после кофе. Не знаю, о чем думала она, поблагодарив меня еще раз за жирную свечу.

А я думала про Параллельную Лестницу.

Сколько раз на школьном табурете:

Что за горы там? Какие реки?

Хороши ландшафты без туристов?

Не ошиблась, Райнер, – рай – гористый,

Грозовой? Не притязаний вдовьих —

Не один ведь рай, над ним другой ведь

Рай? Террасами? Сужу по Татрам —

Рай не может не амфитеатром

Быть. (А занавес над кем-то спущен...)

Не ошиблась, Райнер, Бог – растущий

Баобаб? Не Золотой Людовик —

Не один ведь Бог? Над ним другой ведь

Бог?^[3]

Глава 6

Дальнейшее обживание Тайной Лестницы

Итак, новое пространство появилось только у меня одной. У нас появилось не наше общее пространство, как я мечтала, а просто еще одно.

В итоге – я оставила ей комнату, а сама практически поселилась на Тайной Лестнице. («Я оставила ей комнату» – звучит, конечно, как фраза из бракоразводного процесса с разделом имущества и многоходовыми обменами, но в нашем случае, увы, примерно так и сложилось.)

В нашем доме было пять этажей (хотя на табличке возле входа в подъезд их числилось четыре: здание восстанавливали пленные немцы, они-то и пронумеровали этажи по-европейски).

Мы жили на пятом, последнем.

Таким образом, в моем единоличном владении находилось пять площадок с широкими подоконниками: на каждой по два. Я обжила три верхних этажа. Спускаться ниже, в холод, не составляло смысла, да и окна там были заколочены.

На площадке перед нашей комнатой я поставила раскладушку – с подушкой, матрасом и одеялом. Кроме того, устроила лежанку (плед, подушки) на одном из подоконников. На другом – у меня отлично поместились книги, термос, стаканы, пепельница, несколько акварелей. Рядом с тем подоконником стояло кресло-качалка.

Этажом ниже я разместила лыжи, коньки, старинную прялку, найденную во дворе на Васильевском, а главное, чучело немецкой овчарки Трэвис (alter ego моего умершего друга) и несколько старинных рам, которые могли бы подойти для хороших картин, когда наступит хорошая жизнь.

На третьем этаже я повесила только гамак.

Света я нигде не включала, чтобы не привлекать внимания. Бывала я на Тайной Лестнице в светлое время суток (что, применительно к так называемому «петербургскому типу освещенности», звучит даже комично), – или выходила туда с «пододеяльным» фонариком для чтения.

Весной я продолжала помнить о том, какое странное дело случилось со мной во время ремонта. Я поклянусь чем угодно, что те стихи были мне в голову вложены. И, не отдавая себе в том отчета, постоянно ждала нового чуда этой всеподчиняющей вложенности.

Но вложенность не возникала.

Случилось иное.

Однажды, уже весной, а именно пятнадцатого апреля (а почему я так точно эту дату запомнила, будет понятно дальше) – снега уже не было – мне вдруг резко, до рези в сердце, захотелось назад, в зиму. Захотелось попасть в такой благостный день, когда царит запах свежевыпавшего снега, дышится легко, жадно, воздух мягкий, сладкий, но, конечно, холодный... Несмотря на жадность, приходится откусывать этот воздух небольшими кусочками, как мороженое... даже зубы ломит... а щеки так и горят... и, наверное, горят глаза... или сверкают – не хуже этих искр алмазного льда на Фонтанке... на Фонтанке... на Фонтанке... санки... нет: ранки... одном – дном – вверх дном... гном... нет! – одном, одном...

Получилось вот что, торопливо записанное мизинцем на (к счастью, уже чуть запыленном) стекле:

Бывает день в начале декабря,

когда на белом так черна ограда

чугунная... Иначе говоря,

очнешься у Измайловского сада...

Прозрачен город – куполом и дном.

Вздохнешь поглубже – и затянет ранку.

В одной строке, как в списке наградном,

найдешь себя, Николу^[4]и Фонтанку...