Дань саламандре

Помещение это огромно, но его размеры почти не ощущаются из-за невероятной пестроты его стен. Я присматриваюсь, и многоцветный сумбур в несколько мгновений распадается наконец на множество полок и стеллажей, сплошь заставленных игрушками. Можно сказать, что полки-стеллажи даже забиты игрушками. Это, в основном, человекоподобные куклы – и различные, эволюционно так и не определившиеся существа (гномы, буратины, чебурашки), а также, конечно, звери. Там, где дело касается чебурашек и зверей, – это исключительно мягкие, пушистые игрушки – видно, дарители их, то бишь, ближайшие сородичи и знакомые детей, – были хорошо осведомлены насчет капризов и вкусов здешнего хозяина. Мышиного цвета плюшевые бегемотики теснят цыганисто-ярких, красно-сине-желто-зеленых попугаев, дымчатые кошки – с глазами огромными, как у енотов, – соперничают с самими енотами, которые, в свою очередь, красотой полосатости не уступают зебрам; от бессчетных щенков и щеночков самых разных пород рябит в мозгу... Разглядывая ближайшие ко мне игрушки, все усилия направляя на то, чтобы ни о чем не думать (главным образом, о том, что девочка находится, возможно, в двух шагах от меня), я слышу:

– А вот и наша Зинаидочка Васильна... Наша дорогая мамочка...

Взглядываю на далекую дверь, но вижу только белый халат.

Он медленно подходит ко мне – и я начинаю различать фигуру немолодой тетки. Халат останавливается. В расхристанной пожелтевшей униформе врачевателей, с увесистой «бриллиантовой» заколкой, украшающей крашенные в мандариновый цвет волосы, передо мной стоит мамаша Петровой.

Я встречала ее много раз, когда мы с Петровой еще учились в нашем дурацком институте и я заезжала к ним домой – то «шпоры» перед зачетом совместно настрогать, то что-нибудь модное вместе смастрячить (у них была машинка, у меня – нет), то еще что-нибудь. Но это было лет пятнадцать назад. За это время мамаша Петровой, конечно, состарилась – как это бывает с женщинами в российских пенатах, расползлась необратимо (на улице я бы ее, возможно и не узнала), – а желтоватый халат с поломанными вдрызг пуговицами и серыми штампами «2-я ГПБ» я видела на ней впервые.

– Ну, здрастье, кралечка. Ох, да ты еще красивей стала! Ну, вам-то, молодым, на покос, а нам, старикам, на погост. Верно ли говорю, Владимир Порфирьевич?

(Профессору, с глумливым состраданием.)

На этих словах мое сердце, как чугунная баба, бухает в ребра. Я никак не могу взять в толк, что же мне надлежит ждать еще. У этих двоих – свои дела.

– Про погост – это вы, мамочка, о себе так можете говорить. (Профессор, обиженной скороговоркой.) – Говорите, если вам так угодно, а у меня возраст – сугубо индивидуальный, не паспортный... Мне по-настоящему-то, хэх! – не больше пятидесяти пяти!..

– Ну ладно, хватит! (Это Петрова-старшая – заведующему отделением. Я, про себя, немного дивлюсь такой нетривиальной субординации.) – Трегубов-то вам сегодня, в конце концов, позвонил?!

Профессор еще ниже опускает и без того провисшие ротовые углы.

– Нет? А Вышегорский? Тоже нет?! А Борисенков?.. Понятно. Так что же мы будем теперь делать? Чем послезавтра прикажете больных кормить?! Может, от их же собственных голеней мясо отрезать станем – как в древнеиндийском эпосе?!

– Оборони нас Господь, мамочка. Позвоните завтра Борщаговскому сами... Вот прямо так утречком, часиков в восемь – в полдевятого. Это будет лучше для всех. Могу ли я считать себя заранее вам признательным?..

Ну и так далее. Неизбывная оперативно-хозяйственная мутотень.

Потом профессор – видимо, желая показать, что он вовсе не отлынивает от внелечебных нужд отделения и, главное, что ничто человеческое ему не чуждо, – говорит:

– А вот, может, пару барашков прирезать, м-м-м? (Показывает на ближнюю полку с игрушками.) Суп-харчо, а? – Профессор, крякая, потирает призрачные свои ручки. Зинаидочка Васильна при этом машинально кивает. – Или вот ушей, может, у парочки чебурашек взять – на чебуреки? или, скажем, на жаркое? Хорошие уши у них, хе-хе-хе, жи-и-ирные... – Зинаидочка Васильна снова кивает – и что-то записывает в блокнот.

Глава 8.

Игра на выбывание: двенадцать раундов без перерыва

Раунд первый

Рядом с Зинаидочкой Васильной я послушно иду какими-то коридорами. Они мало отличаются от прежних, но телом я чувствую, что направление сейчас иное. Мы не просто идем от кабинета профессора назад, к выходу, но берём какой-то совершенно иной курс – и многократно меняем его. Внезапно Зинаидочка Васильна с силой толкает меня в бок, и мы оказываемся в зловоннейшем нужнике.

– Сейчас внимательно меня слушай. – Она хочет открыть воду над абсолютно сухой раковиной, но кран, глубоко икнув, отрыгивает ржавчину. – Иди сюда.