Дань псам. Том 2

Десра лежит на спине, широко раскинув ноги, только оцепенение у нее внутри этим не пронзить, что она и сама, вероятно, понимает – но привычка есть привычка, пусть даже скрытая под маской. Ненанда каждое утро полирует оружие и доспехи – и мы видим, как он, позвякивая броней, бродит вокруг, охраняя одновременно все и ничего, а глаза его подернуты ржавчиной и патиной. Араната сидит в заросшем саду, уже десять лет как зачарованная единственным цветком в тени дерева; и разве мы не завидуем блаженству в ее опустелом взгляде? Кэдевисс? О, ей на долю выпадет вести летопись нашего отчаяния, нашего отвратительного падения. Единственным осмысленным – для нее самой, во всяком случае – занятием будет собирать нас на встречи в таверне, и как же она станет беззвучно нас проклинать за тупое отсутствие энтузиазма!

А ты, Нимандр, что ожидает тебя? Однажды ночью у тебя откроются глаза. Мертвой, опустошительной ночью. Ты увидишь на своих руках кровь – кровь нашей дражайшей, нашей злобной Фейд. И кровь всех остальных, поскольку это тебя мы избрали в жертву, объявив своим вождем. Этой ночью, друг мой, ты поймешь, что все было напрасно, – и сведешь счеты с собственной жизнью. Башня, карниз, падение в темноту – бессмысленная рифма, от которой, однако, некуда деться.

Себя в подобном будущем Клещик не видел. И полагал, что до конца похода ему не добраться. Да не слишком-то и хотелось. Пусть сцены из будущего рисует тот же хронист, что описывал прошлое. Одна и та же тема, которую он повторяет с одержимостью зрячего, пытающегося удержать слепцов от ложного шага.

Уверен он был лишь в одном. Больше он никому не позволит воспользоваться своими добродетелями – теми немногими, что он в нынешнем своем расстроенном состоянии еще сохранил. Это – не деньги, и взвешивать их, обменивать на золото, драгоценности, имущество или власть он не даст. Пусть те сукины дети, которым все это нужно, зарабатывают их собственными потом и кровью.

Только попробуйте использовать меня в качестве оружия, и я обращусь против того, кто его держит. Вот моя вам клятва!

– Ты улыбаешься, – заметил Нимандр. – И я рад видеть это воочию.

Клещик покосился на него. Память о Бастионе осталась в виде пятен запекшейся крови, видневшихся под соляной коркой, которой покрылись теперь их штаны и мокасины. Чиститься никто даже не пытался, столь отчаянным было их желание покинуть город. Но что-то в Нимандре все же изменилось, на лице его запечатлелись не просто ужасы сейманкелика и алтаря Умирающего бога. Казалось, его вере в собственное назначение нанесен новый удар, будто на зеленеющий росток наступили каблуком. Сколько еще раз Нимандру предстоит это перенести, подумал Клещик, пока очередная доза отравы не изменит саму его натуру. Та смерть Нимандра, которая виделась ему в мыслях, подразумевала хотя бы частично сохранившуюся непорочность духа, ту редкую драгоценность, которая и ввергнет его в последний акт отчаяния. Если же дух его к тому времени умрет или извратится, что ж, в этом случае ожидающая Нимандра судьба воистину непредставима.

В нем что, проснулись амбиции? В измученную душу проник яд цинизма? Это, понял Клещик, многое изменило бы. Он может оказаться тем, за кем я захочу пойти – хоть бы и кривой дорожкой, почему нет? Пусть-ка, для разнообразия, ради нашей выгоды пострадают другие. Опрокинем их в грязь и посмотрим, порадуются ли они перемене ролей.