В отряде рыцаря Брюкнера было пятьсот латников. Все, как на подбор, статные, мощные. Одетые в железные латы, они и в самом деле выглядели непобедимыми. Четыре года рыцари Брюкнера верой и правдой (за хорошую плату, разумеется) служили Стефану Душану, будучи незаменимым подспорьем в его завоевательных походах и на равных соперничая с личной гвардией Душана — полуторатысячным отрядом рыцаря Пальмана. Теперь Душан умер, и Брюкнер почувствовал себя несколько ущемленным. Он собрался завоевывать Византию, чем обеспечил бы себе законное место в исторических хрониках, а ему сказали, что после смерти старого государя поход отменяется: у молодого государя, мол, другие планы.
— Иные планы! — громыхал своим басом огромный, широкоплечий рыжий Брюкнер, жалуясь своему ближайшему другу, рыцарю Хойзеру. — Да есть ли они вообще у него, эти планы? Ишь, как рассопливился у батюшкина гроба. Вот Душан, тот был государем!
— А ты думаешь, Пальман останется при Уроше?
— Меня не интересует Пальман. Этот проходимец всегда мог найти место под солнцем, — недовольно поморщился Брюкнер. — Пойдем лучше к рыцарям. У них уже, наверно, пир идет горой.
Рыцари пировали. В конце концов, они же не виноваты, что этот чертов Душан преставился перед самым Рождеством. Это пусть сербы соблюдают траур. Они, рыцари, подвластны только сами себе и своим, рыцарским, законам. По случаю рождественских праздников закололи десять баранов, множество гусей и кур. От сыров, колбас и масла ломились столы. Огромные бочки крепкого красного вина, десятки лет хранившиеся в погребах замка местного великаша, призренского жупана Вукашина Мрнявчевича, опорожнялись в считанные минуты. Деревенские девки, прислуживавшие рыцарям, уже давно ходили в синяках из-за постоянных пощипываний, тычков и тисканий.
Рыцари дружными возгласами и поднятием массивных медных кубков приветствовали появление Брюкнера и Хойзера.
— Где ты ходишь, Брюкнер? Мы уж думали, ты нас покинул и переметнулся к Пальману.
— Говорят, он в Дубровник собрался.
— Как же, покинешь вас, — довольно проворчал Брюкнер. — Вы же без меня ни одному великашу не будете нужны. Они же все от одного только вашего вида разбегаются, и лишь я своим кротким выражением лица успокаиваю всех этих толстосумов.
Раздался дружный хохот, и рыцари, сомкнув на миг наполненные кубки, уже забыв о Брюкнере, продолжали трапезу за длинными столами, составленными буквой «п».
Хозяин замка, жупан Вукашин, в настоящий момент находился в Скопле, при дворе молодого императора. Мечтая упрочить свое положение в государстве, он не мог упустить шанс и не присутствовать в первые дни правления Уроша в столице Сербии. Уезжая, он приказал своим людям хорошенько угостить рыцарей Брюкнера; возможно, он надеялся привлечь на свою сторону наемников. Ведь наемникам было все равно кому служить: царю или простому жупану. Искатели приключений, они не могут сидеть сложа руки. Они хотят всегда быть там, где пахнет кровью. Они признают власть только одного лица: того, кто смотрит на них с круглой золотой или серебряной монеты. «У кого есть деньги, у того есть и наемники» — так звучал основной девиз средневековых рыцарей-наемников. Деньги у жупана Вукашина Мрнявчевича водились, потому он и хотел задержать наемников у себя, потому и предложил им попировать в своем стольном граде Призрене. А рыцари отказаться от пира не могли: кроме денег и подвигов, они обожали также вино и застолье.
Однако во все времена действовал такой закон: ежели хочешь поймать свое будущее, нужно ловить его в настоящем. И побеждал в подобной ловле (хотя бы на короткое время) тот, кому удавалось быстрее поймать свою птицу счастья. Этим и руководствовался Синиша, появившись в Вукашиновом замке в самый разгар веселья, когда некоторые рыцари, упившись, мирно похрапывали, свалившись под стол, а другие, которые еще могли держаться на ногах, гонялись за девками, прислуживающими в замке, третьи же, не имея сил подняться, но еще и не совсем одуревшие, стучали кулачищами по столу и требовали себе еще вина.
Синиша, окруженный свитой и личной дружиной, приблизился к торцу стола, где сидели Брюкнер с Хойзером. Они, хоть и были уже в достаточном подпитии, еще довольно уверенно владели и своим телом, и, главное, своим языком.
— Все веселишься, рыцарь? — бросил Синиша, оглядываясь кругом и ища места, где можно было бы присесть.
— Ба, к нам пожаловал сам брат великого Душана! — Брюкнер от удивления даже встал. — Эй ты, уступи-ка принцу место! — Брюкнер схватил за шиворот ближайшего к себе рыцаря и, поскольку тот уже был не в состоянии подняться, столкнул его наземь, смахнув со скамьи крошки. — Прошу садиться, принц. Выпей с нами кубок вина. Вукашин угощает.
— Не время мне сейчас кубки распивать. — Синиша сел на предложенное место.
— Спешишь куда?
— Со дня на день может вернуться жупан, а я не хочу, чтобы он меня здесь видел.
— Неужто свернул сюда ради нас? — догадываясь, спросил Брюкнер.
— Скажи мне, Брюкнер, — Синиша осмотрелся, не подслушивает ли его кто из дворовых Вукашина, — как ты относишься к Урошу?