Дампир. Дитя Ночи

— Нам бы надо поспать, хозяйка, — настойчиво сказал Калеб. Он легонько тронул Магьер за плечо — и лишь тогда она сумела повернуться спиной к дому кузнеца и к залитой кровью поленнице. Молча, бок о бок с Калебом она зашагала назад к таверне.

* * *

Когда Магьер и Калеб пошли прочь, вслед за ними выскользнуло из тени бледное пятно света. Набрав яркости, раскалившись, точно уголек, оно зависло на том месте, где они только что стояли, а затем двинулось следом, но скоро повернуло в проулок и исчезло.

* * *

Констебль Эллинвуд вернулся в свои апартаменты вскоре после полуночи, радуясь тому, что наконец-то добрался до дому.

Хотя он обыкновенно вместе со своими людьми допоздна засиживался в какой-нибудь таверне, исполнять эти «обязанности» ему становилось все труднее. Он полагал нормальным и даже правильным, чтобы городской констебль со своими подчиненными регулярно посещал питейные заведения Миишки. Эллинвуд исправно принимал участие в этих походах, терпеливо слушал, как его стражники ведут скучные разговоры о своих семьях, о поимке очередного карманника, о драке между уличными лоточниками. Слушал, кивал, улыбался и старался проявить интерес к разговору.

На самом же деле пиво было бессильно погрузить его в желанное состояние дремотной неги, и в последнее время Эллинвуд все чаще ловил себя на том, что после работы его так и тянет поскорее сбежать домой, в роскошные апартаменты в «Бархатной розе», лучшем трактире Миишки. Добравшись наконец до дому, он усаживался поудобнее и примешивал суманский желтый опий к Стравинской водке, настоянной на травах, — этого добра у него было припрятано в достатке. Смесь эта служила превосходным лекарством от его невеселых мыслей; приняв ее, Эллинвуд мог часами парить над обыденностью, позабыв о несовершенстве мира.

Хотя впервые этот восхитительный эликсир Эллинвуд испробовал много лет назад стараниями одного проезжего купца, прежде он не мог часто себя баловать, поскольку оба компонента этой смеси были баснословно дороги. Особенно опий, который производили за морем, на далеком континенте, в королевстве Иль-Мой-Мейях, которое входило в Суманскую империю. И даже там мак выращивали в величайшей тайне, а сам опий приходилось вывозить из страны контрабандой. Так что цена этого снадобья была, как правило, чересчур высока для городского констебля, за исключением тех случаев, когда он мог содрать втридорога за освобождение из-под стражи какого-нибудь преступника. Эллинвуд полагал совершенно несправедливым, что человек его положения, получающий едва ли не самое высокое жалованье в Миишке, не может позволить себе отдохнуть как следует после тяжкого трудового дня. Его, конечно, никто не заставлял снимать комнаты в «Бархатной розе», где цены были запредельно высоки, но эти роскошные апартаменты тоже доставляли ему немалое наслаждение, да и не может же городской констебль жить в дешевой конуре!

Затем почти год назад случилось чудо, и теперь Эллинвуд мог позволить себе регулярно покупать любое количество суманского опия и водки, настоянной на травах. И с тех пор слово «дома» стало для него синонимом блаженства, причем именно ночного.

Эллинвуд бросил плащ на кровать, застланную шелковым покрывалом, подошел к комоду вишневого дерева и отпер нижний ящик. Из ящика он достал большую бутыль, полную янтарной влаги, изящный серебряный сосуд и улыбнулся в предвкушении блаженства.

И тут в дверь постучали.

Улыбка Эллинвуда увяла, и он решил, что открывать не станет. В таких поздних визитах нет ничего хорошего. Если дело срочное, пускай обращаются к его заместителю Дарьену. Заслужил же он отдых, черт возьми!

Стук повторился, и холодный голос приказал:

— Открой дверь.

Эллинвуда передернуло. Он узнал этот голос. Убрав бутыль и серебряный сосуд назад в ящик комода, он поспешно открыл дверь. На пороге стоял Рашед, владелец самого крупного в Миишке пакгауза. Констебль замялся, на миг потеряв дар речи.

— Э… добро пожаловать, — наконец промямлил он. — Разве у нас назначена встреча?

— Нет.

Разговоры с Рашедом всякий раз выводили Эллинвуда из равновесия, однако их сотрудничество было настолько взаимовыгодным, что рисковать этими отношениями он не мог.

— Тогда чем же могу служить? — вежливо спросил он. Рашед вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Он был так высок, что едва не задевал головой низкий потолок. Прежде Рашед никогда не приходил в апартаменты констебля, и обычное для этих встреч волнение Эллинвуда переросло в нешуточное беспокойство. Рашед быстро огляделся.

— В городе охотница, — сказал он, — и, если она побеспокоит меня или моих друзей, я убью ее и всех, кто станет ей помогать, включая и твоих стражников. Уяснил?

Эллинвуд остолбенело уставился на него.

— Э… — пролепетал он, — кто же эта охотница? Новая владелица Данкшеновой таверны? А, так ты, должно быть, наслушался сплетен. По мне, так она ничего особенного собой не представляет.

— Она — охотница, и, если она станет охотиться здесь, в Миишке прольется кровь — ее кровь. А ты как всегда отвернешься и сделаешь вид, что ничего не произошло.