Дамнат

— Губчак, — виновато буркнул Дуарми. — Его звали Губчак. Мы его купили у вехан прошлой весной. Много мяса отдали. Он был хороший, крепкий работник. Хоть и дурак. Но раб хороший. Много делал. Хороший.

— А зачем язык отрезали?

— Олле сказал, что рабу язык не нужен. А еще Губчак имел дурную привычку скулить. Надоел.

— И часто вы рабов покупали?

— Нет. Просто нижним Губчак не нужен был. Они сами его предложили. Дурак-дураком, и выл к тому же, а нам хоть какая рабочая сила.

— Прыгун… то есть, Губчак сказал мне, что до него были еще рабы.

— Сказал?

— Ну показал. Знаками. Трое рабов.

— А! Эти… Были. Эти из разбойников. Нижние повесить их хотели. Мы забрали. Плохие были рабы. Ленивые. Били их, били…

— Это Олле приучил вас к людоедству?

Дуарми сжался.

— Говори, не отстану ведь.

— Олле. Это он. Олле был нехороший. Очень нехороший.

— Что не помешало вам съесть рабов.

— Мы только чуть-чуть. Печень. Сырую правда. Олле сказал, что это ритуал такой. Да и потом, мы часто голодали. Прошлая зима выдалась суровая. Старики болели и Брумха болел… Охотиться некому. Только Баит не ел. Он вообще ушел в свою хижину. Которая в лесу. Там жил. Единственный не ел.

— Вы и вправду кучка дряхлых безумцев.

Старик выглядел жалко, очень жалко.

— Ну а сейчас что? — продолжил расспросы отшельник. — Ты же его не хоронить собрался, так ведь?

— Да, — с неохотой признался Дуарми и указал на проход в скалах. — Там — капище реха. Там мы приносим ему… жертвы. Рех будет недоволен, что мы принесли уже мертвого. Но… что делать. Иначе мы погибнем. Жертва нужна. Хоть какая.

Старик испуганно умолк.

— Рассказывай, раз уж начал. Все равно узнаю. Рано или поздно.

— Хорошо, — вздохнул Дуарми. — На самом деле люди ушли из села не по вине Олле. Они ушли из-за реха.

— А почему рех? Что означает это слово?

— Это Аиян его так назвал. На языке левдов, который уже мало кто помнит, рех означает «исчезающий».

— Исчезающий?

— Да. Каждый месяц — примерно — он требовал себе жертву. Тех рабов мы тоже отнесли. Живых. Двух той зимой, последнего поздней весной. А иначе рех насылал страшные сны. Понимаете?

— Как выглядит рех?

— Никто не знает. Он вселялся в зверей. В медведей, в волков там. Бешеные, злые становились! И глаза черные-черные! Очень бешеные, очень злые! И глаза черные! Страшно…

— Представляю…

— Как правило, рех убивал одного и сразу пропадал. Поэтому все ушли. Остались только мы — никому не нужные старики. Но мы держались. Жертвы приносили. Но живых. Вот как. А теперь мертвец… Рех будет недоволен…

— Хватит причитать. Пойдем, сложим останки Губчака на капище. Посмотрим, что будет.

Пройдя через ущелье по скользким мшистым камням, омываемым весело журчащим ручьем, отшельник с Дуарми вышли на покатый склон, поросший редколесьем. Внизу курчавился упиравшийся в горизонт густой хвойный лес, в недрах которого поблескивала тихая безымянная речка, столько лет поившая и кормившая его. «Где-то там осталась землянка», — не без грусти подумал Иван. На пустыре, у груды камней валялась куча замерзшего мяса, костей, кишок, частей тел животных и людей. Вокруг — следы зверей.

— Вот это и есть капище, — сказал Дуарми, боязливо посматривая на отшельника. — Надо быстро, — шепнул он и торопливо вывалил содержимое мешка.

Иван содрогнулся — Прыгун, или Губчак уже основательно подгнил — кожа приобрела мраморный оттенок, вспоротый и выпотрошенный живот покрылся блестящей слизью, и в нем копошились черви. С бедер срезаны крупные куски мяса.

— Где вы его держали? — спросил Иван, прикрывая рот и отходя подальше. — Почему он так сильно испортился?

— Укрыли шкурами и подержали рядом с очагом, — сворачивая мешок, ответил старик. — Так надо, госпо… э-э-э… Иван. Но все равно рех будет недоволен.

— Ты же говорил, что рех предпочитает живых.

— Да, но… Абрига решил, что ежели так, то может… сильный запах…

— Глупцы вы! — резко оборвал его Иван. — Пошли отсюда.

Но тут ему стало плохо. В голове словно взорвался ледяной шар и разлетелся на тысячи осколков. Отшельник зашатался и присел, схватился за голову, закрыл глаза. Постарался отдышаться. Возникло странное ощущение — точно он оказался в ином мире, в другом месте. Он хорошо видел все вокруг — горы, лес, небо — но в то же время остро почувствовал, что находится в чужом доме и где-то рядом хозяин, и хозяин совсем не рад незваным гостям…

— Идем отсюда, — еле выдавил из себя Иван. — Дай мне руку…

— Да, да, — пролепетал Дуарми. — Вот он я, держитесь.

— Быстрее, черт…

В тот день они ничего не поймали, если не считать двух зайцев, попавшихся в силки.

Иван прошел в хижину Дуарми, и, не снимая тулуп, повалился на лежанку. Голова раскалывалась… нет, она горела огнем, будто кто-то подогревал ее изнутри.

— Эй, Простофиля! — спустя час полной неподвижности сказал отшельник. Он боялся пошевелиться, ибо в этом случае боль резко усиливалась.

— Да, И… Иван?

«Интересно, он обижается, когда его так называют?» — с какой-то мстительной усмешкой подумал Иван, скосив глаза на привычно сжавшегося в углу старика.

— Есть что-нибудь выпить? В смысле, чего-нибудь крепкого? Опьяняющего, понимаешь?

— Понимаю.