Читаем Дама с рубинами. Совиный дом полностью

– Господи, как это взволновало вас! – воскликнул испуганный Гейнеман, бросаясь поддержать ее. – Я, старый болван, задел больное место! Но дела не исправишь, – он грустно покачал головой. – Все-таки в тысячу раз лучше, что герцог купил наш Герольдгоф, а не какой-нибудь выскочка, который устроил бы в нем фабрику. А ваша прекрасная молодость, барышня! Спросите похороненных здесь, – он показал на бывшее монастырское кладбище. – Ведь каждая из них с радостью убежала бы из пустынного леса, если бы нашла хоть какую-нибудь щелку в высоких стенах! Видите ли, хорошо уже то, что вы снова попадете в свое общество, в свою среду. Каждый цветок требует особой почвы. Весь двор переезжает на лето в Альтенштейн. Герцог хочет устроить молочное хозяйство для своей жены – она, говорят, больна чахоткой, а при этой болезни помогают молоко и запах навоза. – Он почесал за ухом. – Это помощь вроде мускуса, употребляемого, когда все средства уже испытаны.

Клодина молча пошла по саду. Ее побелевшие губы сжались, как от страдания. Гейнеман боязливо косился на нее. На кротком лице девушки, которое он знал со дня ее появления на свет, теперь отражалась непонятная ему борьба.

Это не было горе о потерянном родном доме, как он сначала подумал, скорее, ей угрожала какая-то враждебная сила и возражения против чего-то теснились в ее душе, тогда как губы оставались сжатыми. Он видел это по откинутой назад голове и по движениям как будто защищающихся от чего-то рук. Она, казалось, совершенно забыла о его присутствии. Поэтому он, не сказав больше ни слова, принялся за работу на грядках. Только тогда, когда Клодина уже входила в дом, старый садовник обратился к ней с просьбой отпустить его на завтра для продажи воска. Она со слабой улыбкой согласно кивнула и стала подниматься по лестнице.

Войдя в свою тихую комнату, девушка опустилась на стул и беспомощно закрыла лицо руками. Неужели все было напрасно? Неужели искушение будет преследовать ее повсюду, куда бы она ни скрылась? Нет-нет, ее положение теперь уже не так беззащитно, как несколько недель назад. Разве ее брат сейчас не с ней? И разве она не вправе сказать: «Мой дом – моя крепость, я хочу и могу запретить вход в него тому, кому не следует переступать его порога».

<p>Глава 6</p>

На другой день рано утром Гейнеман отправился в город. Рядом с ним деревенский мальчик вез ручную тележку с овощами – посещение города следовало использовать с наибольшей пользой. Но оловянная посуда осталась дома, было отказано и в позволении купить новые занавески. Гейнеман озабоченно оглядывался назад, пока дом совершенно не скрылся за деревьями.

Его опасения оправдались: фрейлейн Линденмейер лежала в постели, ей необходимы были забота и уход. Он хотел бы остаться дома, но кто же тогда отвезет в город овощи, собранные им еще на рассвете? Таким образом, барышня оставалась одна, потому что тот, наверху, был не в счет… С пером в руках он забывал обо всем на свете, все вокруг могло бы сгореть, лишь бы осталась цела его колокольная комната и не высохли чернила. Этим приговором старик Гейнеман вовсе не выражал пренебрежения, напротив, он был полон благоговения перед ученым, но в его глазах тот требовал в обыденной жизни столько же заботы, сколько и его милая маленькая дочка.

Старик сделал все возможное, чтобы облегчить дневную работу своей хозяйке: подоил коз, собрал свежие яйца и нарвал зеленого горошка к обеду; наколотые дрова лежали возле плиты, лестница была чисто выметена. В комнате фрейлейн Линденмейер он поставил гомеопатическую аптечку с указаниями, написанными его рукой, так как старушка уверяла, что никто не умеет лечить так хорошо, как он.

Днем Гейнеман никогда не только не запирал, но даже не прикрывал калитку и теперь оставил ее настежь. Привязанная к забору собака лаяла, когда кто-нибудь приближался снаружи, а из сада никто не мог убежать. О маленькой Эльзе старик не беспокоился. Девочка почти всегда была его спутницей в саду, ходила следом за ним, не отставая ни на шаг, а он продолжал работать, постоянно что-нибудь ей рассказывая и лишь изредка вытирая руки о фартук, чтобы поправить на ней шляпку или закрепить растрепавшиеся волосы куклы. Но он никогда не замечал, чтобы ребенок убегал к калитке. Клодина тоже знала страх Эльзы перед собакой и поэтому спокойно занялась хозяйством, оставив племянницу играть в саду. До девушки долетал шум игрушечной тележки, и она улыбалась, слушая, как меняется голос малютки, в зависимости от того, бранит или ласкает она свою куклу. Наступил полдень, жара усиливалась.

Клодина подошла к окну и позвала девочку, но вздрогнула от звука собственного голоса – так тихо было во дворе. Только собака, гремя цепью, вылезла из конуры и насторожила уши на зов из окна. Ребенок не отвечал, и не было видно светлого платьица ни в кустах, ни в беседке.

Перейти на страницу:

Все книги серии Марлитт, Евгения. Сборники

Похожие книги