Дама с рубинами. Совиный дом

Не вернулся ли это Герберт? Впрочем, все будет известно не раньше завтрашнего утра, – так думала Маргарита, нарезая тонкими ломтиками ветчину для Рейнгольда. Она не подняла глаз и тогда, когда услышала, как тихонько отворилась дверь, будучи уверена, что это Бэрбэ вошла с еще каким-нибудь блюдом. Но из кухни не мог донестись поток холодного воздуха, повеявший в лицо молодой девушке, и, невольно подняв голову, она увидела стоящего в дверях ландрата, вздрогнула и выронила из рук вилку с куском ветчины.

Он тихо рассмеялся и, как был, в шубе и шапке, на которой блестели снежинки, пошел прямо к столу.

– Отчего ты так испугалась, Маргарита? – спросил он, покачав головой. – Значит, несмотря на хозяйственные хлопоты, ты унеслась в мечтах под теплое небо Греции, и такой медведь в шубе, как я, вернул тебя в Тюрингию, к суровой действительности. В любом случае, здравствуй! – прибавил он с чисто тюрингским прямодушием, протягивая руку, и ей показалось, что глаза его светились радостью из-под низко надвинутой меховой шапки.

– Нет, я не уносилась в Грецию, – ответила девушка, и голос ее слегка задрожал от внезапного волнения. – Я рада, несмотря на холод и снег, что провожу здесь Рождество. Но меня так удивило, что ты зашел сюда. Ведь ты никогда прежде не посещал эту комнату, тебе был неприятен детский шум. – На ее скорбно сжатых со времени смерти отца губах впервые появилась озорная улыбка. – И потом, тебе не нравился мещанский уклад жизни здесь, внизу.

Он вынул из кармана и положил на стол маленький сверток.

– Конечно, не будь этого, я не пришел бы, – сказал он, тоже улыбаясь. – К чему мне тащить наверх целый фунт чая, который мне поручила купить тетя Софи?

Он снял шапку и стряхнул с нее снег.

– Ты, впрочем, ошибаешься, мне здесь очень нравится, и твой чайный стол выглядит совсем не по-мещански.

– Не выпьешь ли чашку чая? Он готов.

– С удовольствием, это так приятно после холода. Но позволь прежде снять шубу.

И он начал стаскивать с себя тяжелую шубу. Маргарита невольно подняла руку, чтобы помочь ему, как всегда помогала дяде Теобальду, но Герберт отскочил с рассерженным видом.

– Оставь! – почти резко остановил он ее. – Дочерние услуги, может быть, нужны дяде Теобальду, но не мне. – И с досадой сбросив шубу, швырнул ее на ближайший стул. – Теперь угости меня, я жажду горячего чая! – сказал он, удобно усаживаясь в угол дивана; лицо его снова выражало удовольствие, и он весело поглаживал свою красивую бородку.

– Но должен тебе признаться, милая хозяюшка, что я голоден, и аппетитные бутерброды, которые ты делаешь, мне были бы гораздо больше по вкусу, чем те, что делает наша кухарка. Когда у меня будет свое хозяйство, я потребую, чтобы моя жена готовила их собственноручно, иначе не буду есть.

Маргарита молча и не глядя на него подала ему чашку чая.

«Неужели, – думала она, – гордая Элоиза снизойдет до того, чтобы делать своими изнеженными белыми руками бутерброды? Да и допустит ли это мещанство в своем доме он, сын бабушки, человек, придающий такое значение внешним формам приличия?»

– Ты ничего не говоришь, Маргарита, – прервал он внезапно наступившее молчание, – но насмешливое подергивание твоих губ для меня яснее всяких слов. Ты в душе насмехаешься над той домашней жизнью, о которой я мечтаю, и думаешь, что мои мечты не сбудутся по многим причинам. Видишь ли, твое лицо для меня – открытая книга, в которой написаны все твои мысли, и нечего из-за этого краснеть, как пион. Да, я знаю о многом, что происходит у тебя в душе.

Оскорбленная этими словами, она смотрела на него с негодованием.

– Неужели и чужие мысли ты узнаешь с помощью своих жандармов, дядя?

– Да, милая племянница, ты угадала, – ответил он, смеясь. – Меня интересуют все оппозиционные идеи, в особенности такие, которые только зарождаются в голове человека и с которыми он еще борется, как молодой конь со своим всадником, пока они не одержали над ним блистательную победу, ибо за ними всегда скрывается какая-то сильная побудительная причина.

Он поднес чашку к губам, внимательно глядя, как девушка своими проворными руками готовит ему бутерброд.

– С улицы эта комната должна казаться необыкновенно приятной и уютной, – заговорил он снова после минутного молчания, взглянув на незакрытые гардинами окна. – Из тех домов, – он показал на противоположную сторону рынка, – нас могут принять за молодых супругов.

Маргарита вся вспыхнула:

– О нет, дядя, весь город знает…

– …что я тебе дядя. Ты права, милая племянница, – перебил он ее с саркастическим спокойствием, снова берясь за чашку.