Итак, не проронив ни слова, Маргарита села в карету и, выехав из города, опустила окно. С юга в лицо дул легкий ветерок, который растапливает своим дыханием неподвижный лед, по-текущий вскоре потоком слез, освобождает деревья и кусты от тяжелого снежного покрова, пробуждает в природе жизнь и движение, оживляет и сердце человека. Начиналась оттепель.
Мягкие сумерки спускались на землю. Жесткие, резкие тени слились в однообразном нежно-сером свете, и на этом фоне тут и там вспыхивали отдельные огоньки деревенских домиков.
Направо, под старыми ореховыми деревьями, словно жемчужная цепь, сияли слабым золотистым блеском окна Принценгофа – то горели обручальные свечи.
Маргарита вжалась в угол кареты и, только когда кучер свернул на дорогу к фабрике и Принценгоф остался позади, подняла глаза, робко и нерешительно, как боязливый ребенок, который хочет удостовериться, что страшное видение исчезло.
Дед приветствовал ее радостным восклицанием. При звуке его сурового, но такого милого голоса она приободрилась и постаралась непринужденно с ним поздороваться. Однако и старик был сегодня как-то по-особенному серьезен. Между его бровями залегла мрачная, гневная складка. Он даже не курил, и когда внучка сняла шляпу и тальму, снова заходил по комнате.
– Кто бы мог подумать, майский жучок? – воскликнул он, внезапно останавливаясь перед нею. – Дураком, доверчивым дураком был твой дедушка, что ничего не видел. А теперь, когда с ясного неба неожиданно грянул гром, приходится хлопать глазами и на все соглашаться, как будто всего этого следовало ожидать.
Маргарита молчала, не поднимая головы.
– Бедняжка, какой у тебя расстроенный вид, – сказал он, положив ей руку на голову и поворачивая ее лицом к лампе. – Да и немудрено: пережить вторично тяжелое горе… Это перевернуло и меня, старика. А ты его скрываешь и молча переносишь все! Герберт говорит, что ты помогала ему как мужественный товарищ.
Вспыхнув, она взглянула деду в лицо – казалось, что он внезапно разбудил ее от сна.
Он говорил об открытии семейной тайны, а она думала, что его гнев был вызван помолвкой Герберта. Вот до чего она дошла! Ею настолько овладела мысль о происходящем сейчас в Принценгофе, что все остальное было забыто.
– Послушай, дитя мое! – начал он снова. – Скоро нам не будет житья от сплетен в этом захолустье. Кумушкам теперь по горло работы, и меня удивит, если они не выйдут на рынок, чтобы растрезвонить о пикантной истории в доме Лампрехтов. Все это еще ничего. Я никогда не обращал внимания на то, что говорят в нашем городе, да и со всем этим происшествием можно бы примириться. Одного я не могу перенести и простить, черт возьми! – это трусости и жестокости, с которой отец отрекся от своего ребенка и…
– Дедушка! – с мольбой прервала его Маргарита, закрывая ему рот рукой.
– Ну-ну, не буду, – проворчал он, убирая со своих усов холодные пальчики. – Ради тебя, Гретель, не скажу больше ни слова. К чему отравлять тебе жизнь ненужными советами и докучливыми нравоучениями! Ты, конечно, лучше меня знаешь, что вам предстоит загладить вину перед мальчиком, который упал как снег на голову, а также перед беднягой стариком Ленцем. Не понимаю, как мог он не вмешаться в эту историю и не потребовать с самого начала от того, ну да, от твоего отца, признания прав мальчугана! Разве что художнику, одаренному кроткой поэтической душой, незнакомо чувство негодования.
Жена фактора приготовила прекрасный ужин, но Маргарита не могла есть. Она накладывала кушанья деду и оживленно разговаривала с ним, а после ужина набила ему трубку, потом уложила его книги в сундучок и приготовила все к завтрашнему отъезду. Бегая взад-вперед по лестнице, она вдруг остановилась у окна темной комнаты на верхнем этаже и прижала руки к готовому вырваться из груди сердцу.
Высокие, ярко освещенные окна Принценгофа казались такими близкими, сияя во мраке ночи, что остаток самообладания, которым молодая девушка вооружилась в присутствии деда, покинул ее при этом зрелище. Из груди ее вырвался стон отчаяния, она бросилась на стоящий поблизости диван и зарылась лицом в подушки. А перед ней проносились картины, от которых она хотела спастись.
Она видела веселых, счастливых людей в благоухающих цветами ярко освещенных комнатах маленького замка. Впереди всех была невеста – белокурая красавица, которая ради любви забыла о своем высоком происхождении и меняла знатное имя на имя чиновника. И рядом с нею был он… Маргарита вскочила и выбежала из своей комнаты.
Внизу, на своем обычном месте в углу дивана сидел советник.
Он, по-видимому, успокоился, так как читал газету и курил набитую внучкой трубку.
Маргарита взяла тальму.
– Я пойду подышу свежим воздухом, дедушка, – крикнула она ему уже от двери.
– Пойди, дитя мое, – сказал он. – Южный ветер снимает ледяную кору с природы и благотворно действует на все живые существа.
Выйдя из дому, она пошла мимо замерзшего пруда, покрытого таким глубоким снегом, что его едва можно было отличить от дороги.