Дама и единорог

К тому времени как на стол водрузили кабана, прикрытого золотым листом, я уже созрел, чтобы откланяться. Мне надоели бесконечные перемены блюд, гости, набивающие себе желудок, и пиршество, которое будет тянуться еще всю ночь и весь следующий день. Нет, все-таки я не любитель подобных увеселений. Я поднялся и, бросив прощальный взгляд на ковры — вряд ли я их когда-либо увижу, — потихоньку стал пробираться к выходу. Путь к дверям пролегал мимо высокого стола, и, поравнявшись с ним, я заметил, как Клод проворно сунула руку под скатерть и уронила нож. Она ойкнула, но, когда камеристка было нагнулась, чтобы его подобрать, остановила ее смешком — первый признак веселья за целый вечер.

— Я сама, — произнесла она, нырнула под стол и исчезла за белой скатертью с гербами Ле Вистов, которая свешивалась до самого пола.

Я выждал с минуту. Никому не было до меня дела. Беатрис кокетничала со слугой Жофруа де Бальзака, Женевьева де Нантерр что-то жарко обсуждала со своим будущим зятем. Жан Ле Вист глядел в мою сторону, но точно меня не видел. Скорее всего, он уже и думать забыл, кто я такой. Я улучил момент, когда он отвернулся, чтобы спросить вина, и уронил шляпу, а затем быстро встал на карачки, приподнял скатерть и тоже юркнул под стол. Клод сидела, подобрав ноги и уткнувшись в колени подбородком. При виде меня она улыбнулась.

— Вы все свидания назначаете под столом, барышня? — пошутил я, нахлобучивая шляпу.

— Здесь удобно прятаться.

— Так вот где ты пропадала все это время, красавица! Под столом?

Улыбка сползла с лица Клод.

— Ты прекрасно знаешь, где я была. И палец о палец для меня не ударил. — Она зарыла лицо в колени, и мне ничего не оставалось, как смотреть на расшитое жемчугом красное бархатное покрывало, под которое аккуратно были забраны волосы.

— Знал? С чего ты это взяла?

Клод опять повернулась ко мне лицом:

— Мари Селест так сказала… — Она умолкла, и на ее лице появилось сомнение.

— Мари Селест? Последний раз я видел ее в тот же день, что и тебя, — когда меня избили. Ты ей поручила меня разыскать?

Клод кивнула.

— Уж не знаю, что она тебе наговорила, но никаких посланий я не получал.

Клод ахнула.

— Проклятье! Но зачем весь этот обман?

Клод положила голову мне на колени.

— Вообще-то она вправе на меня обижаться.

Она потянулась погладить борзую, которая рыскала под столом, вынюхивая объедки, рука ее оголилась почти до локтя, и я заметил, что ее кожа вся расцарапана, как будто кто-то драл ее когтями. Я нежно взял девушку за запястье.

— Что случилось, красавица? Ты поранилась?

Клод резко выдернула руку.

— Иногда мне кажется, я ничего не чувствую, кроме боли. Но речь не о том, — продолжала она, расчесывая рану. — Значит, ты не мог меня спасти даже при всем желании.

— Где ты все-таки была?

— В одном месте, которое для мамы — рай, а для меня — тюрьма. Такая уж доля у знатной дамы — вечное заточение.

— Типун тебе на язык. Ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится. Хочешь, сбежим от твоего жениха?

На миг лицо Клод просветлело, как будто в Сене отразилось солнце, но затем, когда она немного поразмыслила, лицо опять сделалось мрачным, точно реке вернулся первоначальный грязный цвет. Кажется, она совсем упала духом. Смотреть на это было невыносимо горько.

— Как тебе «Мое единственное желание»? — спросил я вкрадчиво. — Ты про него ни слова не сказала.

— У меня теперь нет желаний, — вздохнула Клод. — Да и то желание было не моим, а маминым.

Собака фыркнула, и она взяла ее морду в ладони.

— Да, чуть не забыла: спасибо тебе за ковры, — добавила она, заглядывая собаке в глаза. — Тебя, верно, и не поблагодарили. Ужасно красиво, хотя мне от них грустно.

— Почему, красавица?

— Мне вспоминается, какой я была раньше: веселой, счастливой, беззаботной. Знаешь, что подходит мне под нынешнее настроение? Ковер, где единорог уже приручен, дама там печальная и умудренная жизнью. Мне она нравится больше всех.

Я вздохнул. Кажется, я опять дал маху. Вот и пойми этих женщин.

Скатерть приподнялась, и под стол залезла маленькая рыжеволосая девочка. Она ухватила собаку за хвост и потянула на себя, а затем принялась хлопать ее по бокам и щипать за ребра, не обращая на нас ровно никакого внимания. Борзая даже ухом не повела — она грызла кость ягненка.

— Смотри, какое чудо я подобрала в тюрьме. — Клод кивнула на девочку. — Николетта, прогони собаку. Беатрис найдет ей кость побольше. Иди отсюда! — Она пихнула собаку под зад.

Но никто не двинулся с места — ни девочка, ни собака.

— Это моя будущая камеристка, — добавила Клод. — Конечно, придется ее обучать всякой всячине, но до этого еще далеко. Не мучить же такую кроху.

Я уставился на девочку:

— Ее зовут Николетта?

Клод залилась смехом — девчоночьим смехом, полным неявных обещаний.

— Я дала ей новое имя. В монастыре не могло быть сразу двух Клод.

Голова у меня дернулась, и я стукнулся о крышку стола, отчего Клод опять расхохоталась. Я взглянул на девочку, свою дочь, потом на Клод, не сводившую с меня своих ясных глаз. На миг во мне всколыхнулось прежнее желание, и я почувствовал, как оно передалось ей.