Дальше живите сами

Все отдам, лишь бы снова влюбиться. Когда-то я обожал быть влюбленным: поцелуи взасос, лихорадочные совокупления, пламенные признания, телефонные разговоры по ночам, а еще интимный, понятный только двоим язык и доступные только двоим шутки, а еще ее пальцы, доверчивые и властные, которые не отпускают твой локоть, когда ты ужинаешь в компании с ее друзьями.

— У нас настоящий мальчишник, — восхищенно говорит Филипп. — Почему мы так редко выбираемся куда-то втроем?

— Потому что не очень друг друга любим, — отвечает Пол.

— Это чушь, Пол. Ты слишком сердит на весь мир, чтобы понимать, кого любишь, а кого нет. Я тебя точно люблю. Да-да. Я вас обоих люблю. Я всегда был слишком мал, вы меня никуда с собой не брали. А мне так хотелось!

— Тогда лови момент. Это твой звездный час.

— Па-а-арни верну-у-улись в го-о-ород, — поет Филипп.

Подходит официантка с напитками.

— Привет, Филли, — говорит она. — Как поживаешь?

— Привет, Тамми. Чудно выглядишь.

Она идет дальше, а мы не можем отвести глаз от ее задницы. Да что мы? Сам Господь Бог отложил свои дела, чтобы посмотреть, как эта попка лавирует среди посетителей. Потому что на такие попки надо смотреть. От таких попок внутри просыпается желание и, одновременно, горечь утраты, а следом еще и досада, потому что, тьфу ты, это всего лишь задница!

— В городе есть хоть одна девка, с которой ты не спал? — ворчит Пол.

— Если она рада меня видеть, это еще не значит, что я с ней спал.

— Разве нет?

Филипп пожимает плечами:

— Нечистый эксперимент. С Тамми Бернс не спал только ленивый.

— Значит, я ленивый, — огорченно говорю я.

— Вечер только начинается. Очаруй ее, да про чаевые не забудь.

На музыкальном автомате кто-то ткнул кнопку с песней «Алабама, милый дом». Филипп подпевает, а когда между куплетами звучит фортепьянный проигрыш, постукивает пальцами по столу. Эта песня есть в каждом музыкальном автомате, в любом баре, в любом городе Америки. Не знаю почему, но так уж повелось. И в каждом баре найдутся два-три осла, которые будут подпевать со всей дури, особенно куплет про Нила Янга, а потом победоносно озираться, словно ждут приз за знание слов, словно никто, кроме них, этих слов не знает, словно ни у кого, кроме них, не было друга-рокера, который вечно делал обработки этой классики семидесятых, словно все мы не сыты по горло этим вечным хитом.

В последнее время, когда вокруг много симпатичных девушек, я отчего-то злюсь. Сам не знаю почему.

Девушки у барной стойки слегка покачиваются в такт музыке, рты приоткрыты — девчонки всегда танцуют приоткрыв рот, с чуть оттопыренными губками, словно обладают неким тайным знанием, которого парням постичь не дано. Все, говорю я себе, хватит пялиться. Ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что в один прекрасный день ты случайно увидишь в зеркале за барной стойкой свое собственное отражение и поймешь, что ты уже на грани — нет, еще не стар, но… Короче, старость не за горами, а сидеть старпером в баре и лапать девочек взглядом — просто унизительно.

— Это, случаем, не Хорри? — говорю я, глядя в дальний угол. Там, за столом, действительно Хорри: болтает с подвыпившей молодой особой. Наши взгляды скрещиваются, он неопределенно машет рукой. Через несколько минут я гляжу туда снова. Ни Хорри, ни девушки. Я его понимаю. Мне тоже было бы неловко ухаживать за девицей в присутствии трех братьев замужней женщины, с которой я недавно переспал. Н-да, чтобы отслеживать личную жизнь нашего семейства, нужен автонавигатор. Интересно, любовь вообще такая хитрая штука или именно мы обладаем уникальным талантом перемазать все в дерьме?

Пол хлопает ладонью об стол. Под ладонью — доллар.

— Я хочу спеть, — говорит он. — Филипп, будь добр, сходи к автомату и выбери для меня песню.

— За доллар можно две.

— Шикуй, выбирай!

— Может, что-то конкретное? Под настроение?

— На твой вкус. Удиви меня.

Филипп спрыгивает с высокого табурета и идет через толпу.

— Смотри-смотри, — говорит Пол.

— Куда?

— Спорим, он не способен пройти туда-сюда, чтобы не полапать баб. Считай! Будет как минимум три!

У музыкального автомата стоит девушка в черном топике с завязками на шее и в джинсах, висящих на бедрах так низко, что вообще непонятно, как они держатся. Филипп наклоняется, шепчет что-то ей на ухо. Она смотрит на него и смеется. Потом она чуть пошатывается — возможно, из-за высоких каблуков или потому, что с восьми до десяти часов женщин тут поят бесплатно. Короче, не знаю я, от чего шатаются женщины, я про них мало знаю, но вижу, что девица, чтобы не упасть, хватает Филиппа за руку. Совершенно запросто. Со мной такого никогда не бывает. Ее пальцы продолжают сжимать его локоть, и они болтают, точно старые знакомые. Пришел — пошутил — победил. Но как?