Дальше живите сами

Парад подержанной плоти продолжается. Сидя на низеньких стульчиках, мы начинаем испытывать извращенное пристрастие к голым ногам, которые маячат у нас перед глазами целыми днями. Некоторые мужчины приходят в брюках, и мы готовы благодарить их за это по гроб жизни. Но за окном конец августа, в наших краях еще жарко, поэтому большая часть мужчин является в шортах, и мы вынуждены любоваться бледными лысыми ногами с дряблыми икрами и набухшими выпуклыми венами, похожими на червяков: под кожу попали, а дороги обратно не нашли. У людей, которых природа наградила большей выносливостью, сохранились кое-какие остатки мускулатуры, но эти ноги чаще всего подпорчены множеством хирургических шрамов — у кого на коленках, у кого — по бокам, от ангиопластики. Особое адское испытание для сидящих шиву — ноги стариков в сандалиях. С какой же гордостью демонстрируют они эти толстые, ороговевшие ногти, темные и изъеденные грибком… Женский контингент являет куда большее разнообразие: некоторые экземпляры сохранились очень даже неплохо, но у других кожа похожа на жеваный целлофан и висит прямо на костях, а у третьих синюшные слоновьи ноги с красной паутиной вен совершенно заплыли жиром… Воистину, для шивы надо придумать форменную одежду.

Приезжают мои приятели с радио, еще недавно мы работали вместе на программе. Коротышка Джеф — один из сценаристов. Он лохматый, волосатый и оттого всегда выглядит неопрятно. Кенни — инженер, а еще он бывший музыкант и поездил по стране с разными группами. Обе руки, до локтей, у него в цветных татуировках, а длинные светлые волосы делают его похожим на идола молодежи восьмидесятых, не хватает только гитары наперевес. Мы с ним приятельствовали, болтали в комнате для отдыха, — обсуждали чужие шоу и плей-листы, сочувствовали Джефу, который злился на Уэйда, вечно перевиравшего его лучшие реплики. Иногда после эфира Кенни сворачивал косячок, и мы расслаблялись прямо в монтажной, а он играл на гитаре. С тех пор как я хлопнул дверью на студии, я ни того, ни другого не видел, и вот они входят. Оба перепуганные, подавленные. Я на самом деле очень тронут.

— Привет, — говорит Джеф, когда они усаживаются. — Очень тебе сочувствую.

— Мои соболезнования, братан, — добавляет Кенни.

— Спасибо, ребята. Как дела на студии?

— Да все как обычно, каждый день в дерьме, — констатирует Джеф.

— Но без тебя скучно, — спешит вставить Кенни.

— Кто продюсер?

Они смятенно переглядываются.

— Гмм… ну, в общем… я, — признается Кенни.

— Поздравляю, — говорю я. — Рад за тебя.

— Да мне как-то неловко, братан.

— Да ладно, все хорошо. Я же сам ушел.

— Они собирались кого-то внешнего пригласить, — объясняет Джеф.

— Ну, вот еще! — возмущаюсь я. — Кенни, я рад, что взяли тебя.

— Это не значит, что я из-за этого стал лучше относиться к этому ублюдку, — говорит Кенни.

— С тех пор как ты ушел, он стал совсем омерзителен. Ты держал его в узде. — Это уже Джеф.

— Держал, да, видно, не очень крепко, — откликаюсь я.

Они не уверены, уместно ли посмеяться над моей шуткой, и Джеф, сменив тему, принимается рассказывать о сюжетных поворотах в судьбе наших общих знакомых и коллег, ведь жизнь радиостанции — это бесконечная мыльная опера. Кенни пялится на полуобнаженные груди моей матери, словно они сейчас оживут и нападут на него, выскочив из бюстгальтера. Я принимаю прохладно-отрешенный вид, напомнив себе, что меня искренне трогает их приход и сочувствие. На самом деле, я уже мечтаю, чтоб они поскорее выкатились. Райан с Коулом подходят поближе — посмотреть на татуировки Кенни, и тот устраивает для них целую экскурсию.

— Вот это — мой мотоцикл, «харлей», — говорит он.

— Хайлей, — повторяет Коул.

— Вот тут дама червей, а здесь — обложка альбома «Стена» группы Pink Floyd.

— Пик флой.

— А вот эта птичка, видите, курит гашиш. Ее зовут Вудсток. Ну, помните, из мультфильма, друг песика Снупи?

— Баша-ая тичка.

— Ну да, почти верно. А это какие-то священные японские письмена, но я забыл, о чем речь.

Я провожаю гостей до двери, жму им руки:

— Спасибо, что заехали.

— Пока. До встречи!

— Береги себя, братан.

Я наблюдаю, как они садятся в машину Кенни — недавно отремонтированный «камаро». На выезде из городка они, скорее всего, остановятся пообедать в ресторане T.G.I. Friday’s и будут обсуждать мою персону с искренним и глубоким сочувствием. Потом выедут на трассу, врубят классический рок и вернутся к нормальному существованию. Скорее всего, я ни того, ни другого больше не увижу, а жаль. Последние лет семь они были ежедневными персонажами моей жизни, но теперь им нет в ней места. Точнее, мне нет места в их жизни. Так-то. Жизнь — она такая. Кажется незыблемой, а потом раз — и точно корова языком слизнула.

Я прохожу сквозь толпу гостей и устало опускаюсь на свое место. Внезапно меня охватывает бездонная печаль. Филипп обнимает меня за плечи и поглаживает по спине. У братца удивительная способность подстроиться под чужое настроение.

— Приятно, что нас почтил сам Бон Джови, — говорит он.

13:30