Дальше в лес…

Только девушка продолжала улыбаться, и улыбка ее была так приятна и ласкова, что я обратился именно к ней, и вырвалось у меня совсем не то, что я хотел сказать мгновением раньше, будто кто-то произнес это за меня моим голосом.

— Да нет, конечно, — прохрипел я. — Какая она мне жена. Она мне дочь…

Я хотел рассказать, что Нава выходила меня, что я ее люблю и очень рад тому, что все так хорошо и удачно получилось, что они встретились, Нава все время вспоминала про маму и скучала, хотя я ничего не понимаю и был бы благодарен, если б мне объяснили.

Но ничего не успел сказать, успев осознать, что сказал совсем не то, что надо, будто даже невольно предал Наву, потому что девушка вдруг прыснула и залилась смехом, махая руками.

— Я так и знала, — простонала она. — Это не ее муж… Это вон ее муж! — Она указала на мать Навы. — Это… ее… муж! Ох, не могу!

«Вот дура! — подумал я зло. — Чего она в этом смешного нашла? И вообще, какого хрена она позволяет себе насмехаться над более старшей женщиной и над нами, незнакомыми ей людьми? В приличном обществе так себя ведут хамки. Только где в лесу взять приличное общество? Дикие хамки!»

На лице беременной появилось веселое изумление, и она стала демонстративно внимательно оглядывать меня с ног до головы.

— Ай-яй-яй… — начала она прежним издевательским тоном, но мать Навы нервно выкрикнула:

— Перестаньте! Надоело, наконец! Уходи отсюда! — раздраженно приказала она мне. — Иди, чего ждешь? В лес иди!..

— Кто бы мог подумать, — тихонько, балансируя на грани смеха, пропела беременная, — что корень любви может оказаться столь горек… столь грязен… волосат…

Я проследил за ее взглядом, любопытно вперившимся мне в промежность… Вот же черт! Я и не обратил внимания: в пылу драки с ворами и продирания через всяческие колючие заросли одежда на мне изорвалась, обнажив тело, измазанное в болотной грязи, смешанной с потом, и интересующий их «корень» почти вывалился наружу, имея далеко не привлекательный вид — грязный, скособоченный, жалкий. Я попытался прикрыться обрывками штанов, но не очень успешно. Впрочем, я целиком был для них таким же жалким и мерзким «корнем», кроме него, они ничего интересного во мне не видели.

А есть ли во мне еще что-то интересное?

Я заметил, как беременная перехватила яростный взгляд матери Навы и махнула на нее рукой.

— Все, все, — сказала она примиряюще. — Не сердись, милая моя. Шутка есть шутка. Мы просто очень довольны, что ты нашла дочку. Это невероятная удача…

— Мы будем работать или нет? — раздраженно спросила Навина мать. — Или мы будем заниматься болтовней?

— Я иду, не сердись, — сказала девушка. — Сейчас как раз начнется Исход.

Она кивнула и, снова почти ласково улыбнувшись мне, легко побежала вверх по склону — точно, профессионально, не по-бабьи. Она добежала до вершины и, не останавливаясь, нырнула в лиловый туман.

Я чувствовал себя так, словно на меня высморкались, вытерли об меня ноги, а потом и сплюнули брезгливо, я чувствовал себя ничтожнее сопливых слизней, но не мог не обратить внимания на то, что они слово в слово повторяли то, что я им безмолвно диктовал. Или кто-то диктовал через меня, как через Слухача. Тут что-то было не так, неправильно что-то было… Вот сейчас она про Паучий бассейн вспомнит, предсказал я. И точно.

— Паучий бассейн еще не очистили, — послушно и озабоченно повторила за мной беременная женщина. — Вечно у нас неразбериха со строителями… Как же нам быть?

— Ничего, — сказала мать Навы. — Пройдемся до долины.

Беременная резко пожала плечами и вдруг поморщилась.

— Ты бы села, — сочувственно предложила мать Навы, поискала глазами и, протянув руку к мертвякам, щелкнула пальцами.

Один из мертвяков тотчас сорвался с места, подбежал, скользя ногами по траве от торопливости, упал на колени и вдруг как-то странно расплылся, изогнулся, расплющился.

Я обалдел и заморгал: мертвяк на моих глазах превратился в удобное на вид, уютное кресло. Беременная женщина, облегченно кряхтя, опустилась на мягкое сиденье и откинула голову на мягкую спинку.

— Скоро уже, — промурлыкала она, с удовольствием вытягивая ноги и поглаживая живот. — Скорее бы…

Мать Навы присела перед дочерью на корточки и стала смотреть ей в глаза.

— Выросла, — отметила она. — Одичала. Рада?

— Ну, еще бы, — ответила Нава неуверенно. — Ведь ты же моя мама. Я тебя каждую ночь во сне видела. А это Молчун, мама…