Дальше фронта

– Хожу куда захочется. Вокруг шарика можно, если других забот нет. В любую горячую точку, где мое вмешательство полезным будет. Заявки товарищей выполняю, глядя по обстоятельствам…

– Завидую вам. Единственная, пожалуй, бескорыстная детская мечта. Море под килем, небо над головой, штурвал в руках – и ни-че-го больше.

– А вы, я смотрю, разбираетесь? Из флотских будете или так, книжек начитались?

– Краешком, по-дилетантски. Однако пришлось, считайте, в одиночку большой торпедный катер из Триполи до Днепро-Бугского лимана довести… – Ляхов не смог не погордиться перед понимающим человеком.

– Так вы же наш, Вадим Петрович! Ежели не врете под настроение. Какого типа? Неужто типа наших «Оводов»? Не поверю! Чтобы в одиночку.

– Типа «Страшный». Девяносто тонн, движки восемь тысяч лошадей, скорость до сорока. В одиночку, это в смысле, что штурманил один. Так еще четверо за команду работали.

– «Страшный»? Не знаю. Но все равно здорово. Я в двадцать семь лет первый раз за капитана на тральщике-пятисоттоннике в море вышел. С полным кадровым экипажем пятьдесят человек.

Ляхов развел руками. Что тут скажешь? Служба – одно, форс-мажор – другое. Догребли, и ладно.

– Имейте в виду, Вадим Петрович, другой работы не найдете, я вас на «Валгаллу» третьим штурманом сразу возьму. А хотите – сразу старшим офицером на легкий крейсер…

Глава тридцать первая

Часом раньше, в десятке кварталов от Арбата, в почти такой же обширной, старомодной планировки квартире, только, в отличие от первой, обставленной подлинной мебелью начала прошлого века, трое мужчин заканчивали последние приготовления.

Подогнаны, чтобы нигде не тянуло и не болталось, застежки черных, блестящих, как дельфиньи шкуры, комбинезонов, зашнурованы высокие ботинки. Только автоматы, ремни с запасными магазинами, начиненные электроникой шлемы пока лежали на столе, под рукой, так что завершить экипировку – дело нескольких секунд.

Левее стола, перед развернутыми в сторону глухой стены креслами, прямо в воздухе висел очерченный яркой сиреневой рамкой экран. Диагональю примерно два с половиною метра.

Посередине восседал сорокалетний на вид, сильно загорелый джентльмен нездешнего, если так можно выразиться, облика. Он почти так же отличался от рядовых жителей нынешней Москвы, как природный американец или англичанин от советских граждан начала тридцатых годов. При этом мало кто, кроме профессиональных психологов или контрразведчиков экстра-класса, смог бы внятно объяснить, в чем эта разница заключалась.

Прежде всего, пожалуй, в выражении глаз и лица. Какая-то иная степень внутренней свободы здесь чувствовалась, определенная отстраненность от повседневных забот окружающих его людей, уверенность в том, что абсолютно ничего ему не угрожает, в любом случае на его защиту встанет вся дипломатическая, а если нужно – и военная мощь государства, гражданином которого он является.

А в остальном, чертами лица, языком, манерами, он на улице, в окружении близких по социальному статусу людей из общей массы не выделялся.

Двое других были ребятами явно отечественного происхождения. Один – крупный светлый блондин поморского типа, второй – стройный шатен, с коротко подстриженными усами. Манера держаться, моторика движений, все вообще повадки выдавали их принадлежность не то к опытным каскадерам, не то к бывалым офицерам специальных подразделений.

И все они в данный момент с интересом наблюдали за раздором, назревающим в компании респектабельных преферансистов.

Картинка на экране выглядела гораздо более натуральной, чем на самом совершенном плазменном телевизоре. Словно бы это был вообще не экран, а самое обыкновенное окно между комнатами. Да так оно, собственно, и было.

Установка пространственно-временного совмещения позволяла не только наблюдать происходящее в любой точке планеты (а иногда и гораздо дальше), но и одним только шагом, сквозь рамку экрана, преодолевать любое количество километров или парсеков. Жаль только, что использование аппарата могло вызвать, а иногда и вызывало совершенно непредсказуемые последствия.

Иногда столь незначительные, что и заметить их было почти невозможно, а иногда – глобальные, угрожающие самим основам мироздания. Так, по крайней мере, гласила теория, пусть и крайне несовершенная.

Но сейчас был тот самый случай, когда рискнуть стоило. Невзирая на последствия. Выбора особого не имелось. Штурмовать квартиру преферансистов обычным способом, пусть даже под маркой государственных служб – безнадежно. Ворваться, может, и ворвешься, но достанутся в качестве трофея скорее всего лишь трупы.

– Что, сэр Ричард, не пора нам? – спросил у старшего блондин, поигрывая гладким, кофейного цвета цилиндриком, чуть длиннее ружейного патрона двенадцатого калибра.

– Да, пожалуй, что и пора, Володя. Упаси бог, до смертоубийства дело дойдет. Господин Лубенцов, сдается, почти дозрел. Еще одно чье-нибудь неосторожное слово, и может произойти непоправимое…