Дальше фронта

Незнакомая местность вокруг, березовые рощицы, голубые речки и озера, поляны, заросшие огромными яркими ромашками, больше похожими на хризантемы. Она едет по этому пасторальному пейзажу в открытом фаэтоне или ландо (Татьяна не знала, как называется подобный экипаж), держа над головой белый противосолнечный зонтик, и что-то такое поет высоким звонким голосом. Чуть ли не оперную арию, но смысл произносимых слов и мелодия ускользают.

Потом ее догоняет всадник на прекрасном вороном коне, облаченный в средневековый, полурусский, полуевропейский наряд.

На боку не то длинная шпага, не то меч. Лицо обветренное, мужественно красивое, но совершенно незнакомое, даже отдаленно не напоминающее кого-либо из известных ей людей.

В то же время совершенно отчетливое, не размытое и не меняющееся то и дело, как часто бывает в снах. Встретив этого человека на улице или увидев фотографию, она бы непременно его узнала. Так ей, по крайней мере, казалось после пробуждения.

Поравнявшись с экипажем, всадник отсалютовал клинком, вбросил его в ножны, после чего сообщил глубоким и звучным, совсем не запыхавшимся от стремительной скачки голосом:

– Вы почти выполнили свою миссию, княгиня! «……» вас поздравляет и настоятельно требует довести ее до конца.

Названное имя она не разобрала из-за топота многочисленных копыт – четверка лошадей, несущих ее ландо, да гарцующий рядом конь незнакомца. Хотя все остальные слова прозвучали отчетливо.

Татьяна кивнула в ответ, попутно удивившись, отчего вдруг «княгиня», если там, во сне, она всего лишь баронесса?

– И что же я должна делать дальше? – Собственный голос прозвучал как бы со стороны.

– Здесь все написано, княгиня! – Всадник бросил к ее ногам перевязанный алым шнурком свиток, хлопнул коня по крупу ножнами меча (или шпаги) и стремительно унесся вбок, тотчас скрывшись за деревьями.

Татьяна нагнулась, подняла с пола экипажа депешу, развернула.

Выведенные киноварью буквы были отчетливы и крупны, но в осмысленный текст не складывались. Она попыталась сфокусировать зрение и от этого усилия проснулась.

В окно впервые за две недели светило не по-осеннему яркое солнце, и небо было густо-голубым. Похоже, начиналось второе в этом сезоне бабье лето.

В теле Татьяна ощущала непривычную легкость и немедленное желание заняться каким-нибудь физическим трудом или хотя бы пробежаться километр-другой по лесу, сделать десяток кругов по бассейну.

Только где-то на окраине сознания, будто случайная тучка, висело сожаление, что она не успела прочесть загадочное послание.

Что ж, сейчас нет никаких причин, чтобы не позвонить Майе. Есть о чем поболтать.

Глава двадцать первая

Бодрости, напускного веселья и старательно демонстрируемой подчиненным уверенности в себе Ляхову хватило как раз настолько, чтобы вернуться в свои комнаты.

Происходящее с ним и вокруг него нравилось ему все меньше. Поражало какой-то тщательно выстроенной бессмысленностью. Если даже не касаться того, что было до провала в боковое время. Уже после возвращения нормальной, вытекающей из логики жизни и службы последовательности событий не выстраивалось.

Все вокруг вели себя так, будто существовали внутри пьесы абсурда. Ионеско, Беккета… Смотрел он как-то такую, в театре Корфа. «В ожидании Годо» называлась.

Так то пьеса, специально написанная, чтобы зрители почувствовали себя дураками.

А еще кинокартина вспомнилась, «Рукопись, найденная в Сарагосе». Когда они вышли из зала, подружка ему сказала: «Но таких фильмов просто не бывает…» На самом деле, не фильм, а матрешка из десятка вложенных друг в друга и вдобавок закольцованных сюжетов.

Ну, матрешка, так матрешка.

Вадим уселся в кресло перед открытой балконной дверью, водрузил на журнальный столик кружку кофе с ромом, неторопливо размял папиросу.

Может быть, то, что привиделось ему во время ночной вахты на «Сердитом», имеет, в пику происходящему наяву, свой рациональный смысл?

Значит, как оно было прошлый раз?

…Пока Вадим вел свой катер через Средиземное, Эгейское, Мраморное и Черное моря, Дарданеллы и Босфор вплоть до устья Днепра, спать ему почти не приходилось. Он был единственным на борту штурманом, и доверить самостоятельное несение ходовой вахты не мог даже и Тарханову.

Есть в судоводительстве какая-то тайна, не позволяющая овладеть им каждому желающему.

Статистики на эту тему Вадим не знал, но эмпирически представлял, что толковыми командирами кораблей, от портового буксира до авианосца и трансатлантического лайнера, становится едва процентов десять профессиональных мореходов. Причем от возраста и стажа это зависит в самой малой степени. Встречал он лейтенантов и старших лейтенантов, лихо управлявшихся с катерами и миноносцами, и капитанов первого ранга, не умевших пришвартоваться к бочке в полный штиль на Большом кронштадтском рейде.