— У линейных крейсеров и то и то есть, — отмахнулся Виктор. — Мне скорость и автономность важнее, и так транспортов, которые смогут идти с нами, в обрез будет. И потом, мы сейчас в цейтноте, нет времени на разведку, а с чем мы там можем столкнуться, я даже не представляю. Может, придется ноги делать. Может, я вообще не вернусь. Что тогда? Без флота вас оставлять?
И, несмотря на возражения, добавил последний убойный аргумент:
— Я никогда не командовал в бою большим флотом. С сорока-пятьюдесятью кораблями еще справлюсь, а больше — не факт. Загублю все, — и, предупреждая возражения, добавил: — И никого из вас с собой не возьму. Не фиг. На кого я страну оставлю? Ребята, я, может, реально не вернусь. А вам жить, поэтому вы остаетесь. Это — приказ.
Все-таки дисциплина есть дисциплина. Поворчав еще для приличия и нахлебавшись кофе, народ потихоньку начал расходиться. Остался только Айнштейн. Вот с ним-то у Виктора и состоялся наиболее серьезный разговор.
— Александр Павлович, тяни время. Мне надо как минимум два месяца. Крути, как хочешь, хоть спои этого Полякова, но дай мне это время. Если я не вернусь через два месяца — принимай командование и действуй по обстоятельствам. И еще. Боюсь, американцы опять вмешаются. Мне нужны люди, разбирающиеся в их психологии, поэтому О'Салливана и Роммеля я беру с собой.
— Хорошо, командир. Все сделаю. Удачи тебе. Постарайся вернуться. Когда стартуешь?
— Немедленно. Ребятам потом скажешь. На всякий случай, прощай.
Глава 7
Кто сказал, что земля догорела дотла?
Больше в землю не бросите семя…
Кто сказал, что земля умерла?
Нет, она затаилась на время.
Дальнейшие действия Виктора были, как всегда, стремительны. Он вообще был человеком кризиса — когда все шло тихо и гладко, Виктор будто впадал в спячку, часто пуская дело на самотек или перепоручая его кому-нибудь, но если возникала реальная угроза, его действия становились быстрыми, решительными и невероятно, интуитивно точными. В эти моменты для него не существовало ни авторитетов, ни невыполнимых задач — все подчинялось одной-единственной цели, и пока что он всегда добивался того, чего хотел. В глобальном, правда, плане — мелкие неудачи, особенно на личном фронте, у него случались, как и у всех людей, и к ним он относился стоически и с юмором, но когда доходило до ГЛАВНОГО он никогда не отступал и даже мыслей не допускал о том, чтобы отказаться от этого. В этом, а также в надежной команде и вере в его простых людей, и крылся секрет его успехов.
Еще не успел остыть недопитый кофе в его каюте, а «Орел» в сопровождении сорока легких, восьми тяжелых и еще пятнадцати линейных крейсеров уже ложился на курс перехода к главной базе флота. В мире, откуда они уходили, не было станций межпространственного перехода, многократно ускоряющих процессы прыжков, они были только в пределах Империи, поэтому пришлось, как и в прошлом, разгоняться. Впрочем, гравитационные двигатели позволяли совершать разгон значительно быстрее импульсных, у Виктора даже появилась мысль, что он мог бы и не заморачиваться с обходными маневрами, а просто, пользуясь динамическими преимуществами своих кораблей, рвануть мимо русской эскадры, вряд ли там успели бы понять, что происходит, и уж тем более не успели бы его перехватить, однако он тут же отмел эту мысль, как тактически неграмотную. Действительно, в случае такого прорыва русский флот наверняка рванул бы за ним, а воевать, имея на хвосте такую массу кораблей, было бы затруднительно и, говоря по чести, опасно. Да и корабли обеспечения все равно были нужны, а как раз они оказались бы для русских кораблей идеальными мишенями.
Все шестьдесят четыре уходящих корабля, особенно тяжелые крейсера, были, может, и не самыми быстроходными кораблями флота, зато имели наибольшую автономность, а это было важно. Ну а что касается состояния механизмов, то как раз с этим проблем у имперского флота не было уже давно — средства, выделяемые на ремонт, модернизацию и строительство новых кораблей, были порой даже излишними, сейчас Империя могла это себе позволить. Словом, это была сила, и сила огромная, явно избыточная для демонстрационного удара, однако лучше перебздеть, чем недобздеть, как говаривал первый командир Виктора, и в этом он, как Виктор уже не раз успел убедиться, был прав. Впрочем, старики, при всей их кажущейся медлительности и избыточной осторожности, часто оказываются правы.