— Хорохоришься! Найдутся и похитрей тебя! Что удумал! В милиционера стрелять! Карабин упёр, это надо! А слухи-то, а слухи какие про тебя! Вполовину поверить, и то уж душегуб получаешься! Ты бы хоть карабин-то им подбросил, и вины бы твоей стало поменьше…
— Карабин — где надо. Я теперь вот с этим хожу, — медленно расстегнув полушубок, похлопал ладонью по невидимому во тьме обрезу. — А слухам про меня ты тоже верь, и другие пущай верят и боятся. Мне так надёжней.
— Дык что ж это, господи!
Как ни мало радости испытала Татьяна от ночного визита, но жена есть жена, и все приказы мужа быстро исполнены: лампу засветила, достала из печи плошку тёплого топлёного молока и стянула с Захара пимы.
— Баньку бы… Вша заела, — с наслаждением шевеля пальцами ног, сказал он.
— Поумней ничего не скажешь? Да ежели в такой час я баню затоплю, назавтра до самого Ваулова каждая собака будет знать, кто ко мне приходил. Нет уж, корми насекомых. Чугун воды есть в печке — достану.
— Ладно. Обойдусь пока и без лишней сырости. Сухость, она зато для здоровья полезней.
— Во-во, зверюгой тебе жить, а не как люди.
— Нужда. Временно, — ничуть не осердясь, философски сказал Захар. — Ничего. Дай срок, в шёлковой рубахе и при галстуке опять ходить начну. Ужо махнём с тобой в один такой город, какой я на примете имею, купим дом каменный и всего такого прочего. Заживём припеваючи.
— С тобой напоёшься. Каких токо песен?
— Али ехать отдумала?
— Опять ты за своё. Я и думать не надумывала! Все ты за меня решаешь. Такие ли времена, чтобы мне куда-то ехать? Тут у меня корова, жалованье какое-никакое, свой доход есть, а в городе что будет? На фабрике работать да на паек существовать? Или про золото, что ли, про своё опять талдычить будешь? Где оно? Ни разу я его не видала и верить тебе не обязана. У тебя, может, одна горсточка, а ты хвост распускаешь, будто миллионщик.
— Хо-хо, глупая баба, у меня золота стоко — держать в руках тяжело. Может, и миллионщик — это как его продать.
— Во-во, ты уж напродавался. На четыре года — за колючую проволоку. Теперь меня прельщаешь. Оно, конечно, я баба видная, оборотистая, справилась бы, не как ты. Но токо вот тебе мой последний сказ: рассыпь ты передо мной хоть цельный пуд золота, и я не нагнусь. Не желаю! И на том покончим. Харчей тебе соберу и сей же час уходи, за-ради бога, куда-нибудь подальше. Я твёрдо решила: эта встреча у нас последняя.
— Та-ак… — протяжно сказал Захар и, помолчав, укоризненно покачал головой. — Этаких речей я от тебя ещё не слыхал. Али чего напужалась?
— Ничего я не напужалась, а не хочу, и все тут.
— Давай тогда разберём, откуда ветер дует. Часом не оттуда, где ты нынче под окнами стояла? — И, медленно подняв заскорузлый палец, Захар прицелился им, как пистолетом, в сторону управления заповедника.
Татьяна поёжилась, открыла рот, чтобы сказать что-то, но не нашлась, смолчала. По лицу Захара скользнула и исчезла в бороде усмешка.
— Я всё вижу и все знаю. А как же? Моё дело такое — во все вникнуть.
— Мало ли, зачем я там стояла! — опомнилась Татьяна. — Я как-никак на работе числюсь в заповеднике!
— Не крути. На директора облизывалась, вот и вся твоя причина. Мне ли тебя не понимать? Однако, видать, невелики твои успехи, а? Иначе я бы над тем интеллигентом потешился. Убить бы не убил, а шкуру содрал. Как бы он без шкуры-то пошёл? — И Щапов вполне натурально и безо всякой боязни быть услышанным с улицы расхохотался.
— Больно востёр. Он, может, с тебя с самого побыстрей шкуру сдерёт.
— Не. Этот для меня не опасен. Я с ним, как с котёнком. Бродит вот только по тайге каждый день, во всякую щель суётся — мешает! Ну, за это я его не трогаю, пущай себе. Работа у человека такая. А вот уж ежели ты с ним скрутишься… Шлёпну.
Татьяна обессиленно присела на постель. В одну минуту сломленная, потухшая, прошептала почти беззвучно: «Все про тебя правда…»
Захар, совершенно спокойный, положил на лавку обрез, скинул прямо на пол полушубок и с удовольствием прошёлся по скоблёному полу.
— Да! Кабы не забыть. Я там, в сенях, мешок бросил — пушнина кое-какая. Продай по-аккуратному. Деньги сбереги, пригодятся нам на самый первый случай.
— Не учи…
Пока Татьяна хлопотала, припрятывая пушнину, да пока приготовила кое-что из харчей, чтобы положить в котомку мужа, сам он прикорнул на лавке.
— Захар, дрыхнешь! А я тут сиди и карауль тебя! Того и гляди светать начнёт! — Татьяна толкнула мужа в плечо.
Схватившись за пимы, Захар Данилович одумался:
— Ишь, батя привиделся… Сон такой…
— То-то, я гляжу, спишь ты, а в глазах у тебя по-мокрело. Видать, как ни броди по тайге, а все человеком останешься.
Коротки сборы; обрез под полушубок (чтобы затвор не замёрз), в котомку побросал харчей и, не тратя времени на прощанье с женой, — к двери.
— Шёл бы напрямки задами.
— Нельзя, след положу. Спервоначалу по дороге надо, камусы у меня недалече припрятаны…