Дальней дороги

Волгин осторожно положил его на место, и мускульное ощущение подсказало ему, что когда-то это уже было: и они вдвоем, и это осторожное движение руки с камнем, и ветер, отступающий и с разбега снова таранящий прозрачную стену... Волгин отрицательно покачал головой и тотчас же вспомнил: да, было. На Галатее, в пятьдесят пятом году, то ли в пятьдесят шестом. Бесновалась песчаная буря, и надо было в конце концов разобраться с предположением о наличии в этом песке особых форм бактериальной флоры, активной именно в песке, и именно в летящем. Она пожирала все металлопласты, в состав которых входил ванадий. После каждой песчаной бури все детали из этого материала наперебой вылетали из строя, хотя сам по себе песок при любой скорости не мог бы одолеть их: на борьбу с ураганным песком металлопласты и были расчитаны.

Обнаружить эту микрофлору можно было лишь выйдя из станции во время бури. Маркус первым решился на этот сумасшедший, никем не разрешенный опыт - и не вернулся. Искать его было бесполезно, но Волгин все же повторил опыт и даже пытался объединить его с поисками. Волгину повезло куда больше: буря улеглась, когда не прошло еще и двух часов с момента его выхода, и его нашли в изъеденном скафандре, но еще дышавшего - правда, воздухом Пенелопы, что уже само по себе здоровья не прибавляло.

Этим и завершилась для него работа в Дальней разведке, как и любая другая работа вне Земли. Да и на Землю он тогда только чудом возвратился. Так это было, да... Но работа нашлась и на Земле, страсть к рискованным экспериментам не прошла. А о том, что никакой микрофлоры не было, а были реакции, протекавшие в ураганном песке вовсе не так, как в лаборатории, Волгин узнал гораздо позже из краткого сообщения, где даже не было сказано, кому из химиков это удалось установить. Маркус тоже был химик. Но он не вернулся.

- Давно это было, - сказал Волгин.

- Давно, - согласился Маркус. - И, кстати, не совсем точно. Мне как раз повезло больше: я сразу угодил в щель, и потом меня оттуда спокойно вытащили. Но ты этого уже не видел. Я, конечно, перетрусил, но в щели было очень удобно заниматься проверкой этого предположения, чем я и развлекся... Не стрясись с тобой беды, ты не хоронил бы меня даже мысленно.

- Но как могло получиться, что за все эти годы я ничего не слышал о тебе? Я ведь так часто вспоминал...

- Не сомневаюсь в этом. Но, по-видимому, на все есть причины; наверное, тебе хватало воспоминаний - и уверенности в том, что все произошло именно так, как тебе представлялось.

- Откровенно говоря, мне не очень хотелось растравлять рану.

- Это одно и то же. А что касается нас, то мы нашли твой след не сразу; в первое время пребывания на Земле ты не сидел на месте. И еще одна причина была...

- Интересно...

- Эти первые годы были у тебя, мне кажется, счастливыми.

- Ты говоришь о Лене?

- Ты догадлив.

- Да, это были хорошие годы.

- Тем хуже казались они мне, Волгин. Видишь, я не скрываю.

- Вот что, - протянул Волгин. - Впрочем, я всегда догадывался...

- Всегда - в этом я сомневаюсь. Но к чему этот разговор?

- Пожалуй, ты прав... Значит, ты до сих пор в Дальней?

- Я до сих пор в Дальней.

- Видимо, я забываю голоса. Даже твой, хотя его-то, казалось, не забуду никогда.

- С голосом - не твоя вина. Кое-что у меня было попорчено, мне подремонтировали. Разведчики нашего возраста часто состоят наполовину из протезов.

- Но душа остается той же.

- Да, ум и сердце.

- Куда вы сейчас забрались? Вести от вас приходят редко...

- Забрались? Далеко. А ты?

- Я тоже не терял времени.

- Твой парень рассказывал. Да, в общем, мы все время в курсе дела. Что мы были бы за разведчики, если, уходя вдаль, теряли бы из виду свою планету? Помнишь: "Дальняя разведка не профессия, даже не призвание, это - форма жизни". И в этой жизни полагается помнить о друзьях.

- Ладно, вот кстати о парне: ты забираешь его? Почему, зачем?

- Пусть он увидит это, пусть поживет там. Тогда он сможет решить, должен ли и вправе ли он делать то, к чему ты его готовишь.

- А у тебя, например, разве возникают сомнения в необходимости того, чем я занимаюсь?

Голос Волгина напрягся, Маркус улыбнулся.

- Нет, я не сомневаюсь.

- Вот видишь!

- Подожди. Я не сомневаюсь в том, что это просто-напросто не нужно.

Волгин помолчал. Потом переспросил:

- Ка-ак?

- Не нужно, друг мой. Это лишнее.

Волгин усмехнулся.

- Ну да, я и забыл... Утром я нечаянно слышал ваш разговор; ты стал приверженцем рамаков, конечно.

- Ничуть. Я им не симпатизирую. Нет, совершенно серьезно.

- Но в таком случае я не понимаю...

- Сейчас поймешь. Конечно, человеку, летавшему столько, сколько пришлось любому из нас, не хочется уступать место каким-то гомункулам, как бы они ни были совершенны, тем более что я абсолютно уверен в том, что мы и сами, без них, справимся с задачей.

- Так же и я считаю. Но...

- Помолчи, дай досказать. Да, здесь мы с тобой солидарны. Но разве то, что исповедуешь ты, не тот же рамакизм - только под другим соусом?

Поджав губы, Волгин отрицательно покачал головой.

- Ты просто не понял, Маркус.