Дальгрен

– Ну вот не знаю. Уже… довольно давно.

Люфер сошел на тротуар.

– Что ж, Тэку Люферу попадались тут люди с историями и почуднее. Ты псих, что ль, какой? Может, в дурдоме лежал?

– Да… – Видно было, что Люфер ожидал «нет».

Тэк склонил голову набок. Тень отползла, обнажив края негрошироких ноздрей над крайне европеоидным ртом. Подбородок – точно камни в стерне.

– Всего год. Лет шесть или семь назад.

Люфер пожал плечами:

– Я три месяца отсидел в крытке… лет шесть или семь назад. Но это мой предел. А ты, шкет, значит, безымянный? Сколько тебе – семнадцать? Восемнадцать? Нет, тебе, небось, все…

– Двадцать семь.

Голова Тэка склонилась к другому плечу. Свет плеснул на скулы.

– Нервное истощение, оно всегда так. Люди, у которых серьезный депресняк, знаешь? Которые спят целыми днями? Ну, по больничкам. Всегда выглядят на десять лет моложе.

Он кивнул.

– Значит, буду звать тебя Шкет. Сойдет за имя. Будешь… Наш Шкет, а?

Три дара, подумал он: доспехи, оружие, титул (как призмы, линзы, зеркала на цепочке).

– Пусть… – И внезапно уверился, что третий дар обойдется всего дороже. Откажись, предостерегло что-то. – Только я не шкет. Мне по-честному двадцать семь. Все думают, что я моложе, чем по правде. А у меня просто лицо детское. Даже седые волосы есть, если интересно…

– Слышь, Шкет… – средними пальцами Тэк подпихнул козырек повыше, – мы с тобой ровесники. – Глаза у него были большие, глубокие и голубые. Судя по волосам над ушами, не длиннее недельной бороды, под кепкой прятался жесткий ежик. – Хочешь тут чего конкретное поглядеть? Слыхал о чем-нибудь? Я люблю водить экскурсии. Что про нас снаружи-то слышно? Что люди говорят?

– Толком ничего.

– Предсказуемо. – Тэк отвел взгляд. – Ты ненароком сюда забрел или с целью?

– С целью.

– Молодец, Шкет! У человека должна быть цель. Пошли сюда. Эта улица, как свернет от реки, будет Бродвеем.

– А что тут смотреть?

Люфер заворчал, что сошло за смех.

– Зависит от того, какие зрелища на виду. – У него уже намечалось пузо, но рельеф под шерстью на животе был глубиной в мышцу. – Если нам очень повезет, может быть, – пепельная пола кожаной куртки покачнулась, когда Люфер обернулся, подмигнула над круглой медной пряжкой, скреплявшей двухдюймовый полицейский ремень, – мы вообще ни на что не наткнемся! Пошли.

И они пошли дальше.

– …шкет. Шкет…

– А? – переспросил Люфер.

– Имя примеряю.

– Сойдет?

– Не знаю.

Тэк рассмеялся:

– Я, Шкет, не настаиваю. Но оно, по-моему, твое.

В его собственной усмешке – опровержение пополам с дружелюбием.

Ответное ворчание Люфера эхом откликнулось на дружелюбие.

Они шагали под низкой завесой дыма.

Есть некая хрупкость в этом Железном Волке с лицом точно у курносой германской гориллы. Не речь и не манера – они не без грубости, – но то, как он их надевает: будто плоскость, где смыкаются речь с манерой, воспалена.

– Эй, Тэк?

– Ага?

– Ты давно здесь?

– Если скажешь, какой нынче день, я бы посчитал. Но я плюнул. Давненько. – После паузы Люфер спросил – голос странный, не такой задиристый: – Ты знаешь, какой сегодня день?

– Нет, я… – Эта странность напугала его. – Я не знаю. – Он потряс головой, а разум спешно ринулся прочь, сменил тему: – Ты чем занимаешься? В смысле, где работал?

Тэк фыркнул:

– Промышленное строительство.

– И работал здесь? До… всего?

– Поблизости. Миль двенадцать, в Хелмсфорде. Там раньше был завод, где консервировали арахисовое масло. Мы его переоборудовали под производство витамина С. А ты чем занят?.. Не, по тебе не скажешь, что у тебя работы выше крыши. – Люфер ухмыльнулся. – Да?

Он кивнул. Суждения по внешности утешительны, когда судья проницателен и дружелюбен. Ну и вообще, отпустило.

– Жил-то я в Хелмсфорде, – продолжал Люфер. – Но часто катался в город. Прежде Беллона была ничего себе городок. – Тэк глянул на какую-то дверь – слишком темно и не видно, открыта или закрыта. – Пожалуй, и до сих пор. Но однажды приехал – а тут вон чего.

Пожарная лестница над уличным фонарем, что пульсировал медленно, точно больное сердце, походила на горелые спички – некоторые еще теплились.

– Прямо как сейчас?

Их отражение нефтяной рябью скользнуло по витрине.

– Чуть меньше мест, куда добрался огонь; чуть больше народу еще не уехало… не все новоприбывшие прибыли.

– То есть ты здесь с первых дней?

– Не, как началось, я не видел. Говорю же: я приехал – а тут почти как сейчас.

– А где твоя машина?

– Стоит на улице, ветровое стекло разбито, покрышек нет – и двигателя, считай, тоже. Я поначалу-то немало глупостей допустил. Но со временем выучился. – Тэк повел руками – и исчез, не завершив жеста: они ступили в кромешную черноту. – Вроде бы сейчас тут тысяча людей. А раньше было два миллиона.

– Откуда ты знаешь? Про население?

– В газете пишут.

– А почему ты остался?