Далекие горизонты

Конечно, очень интересной была задача проникновения в головы шимпов и неодельфинов. Концепция Возвышения предоставляет автору почти неограниченные возможности. Если характеры кажутся излишне человеческими, то это естественный результат генетического и культурного воздействия, которое потребовалось, чтобы сделать их членами земной культуры. Но с этой безопасной почвы я продолжал свои исследования, обратившись к более древним и естественным инстинктам приматов и китообразных, одновременно облагораживающим и таким, которые могут привести в смущение гордого человека – так призрак древней дочеловечности иногда тревожит мужчин и женщин современной эры. В неодельфинах я в особенности старался объединить последние научные данные о моделях познания, свойственных китообразным, с моими собственными воображаемыми экстраполяциями их «культурной» и эмоциональной жизни.

Наконец, подобно любому хорошему сюжету, каждый роман о Возвышении имеет дело с борьбой добра и зла – или с неясной областью между этими двумя понятиями. Одна из концепций, которые я рассматривал в последнее время, заключается в коварном и высокомерном, но одновременно очень распространенном предположении, что слова важнее действий.

Столетиями идет спор между теми, кто верит, что идеи в своей сути опасны и пагубны, и теми, с другой стороны, кто считает, что мы можем вырастить из смелых детей зрелых взрослых, способных критически воспринимать и оценивать каждую идею с ее достоинствами и недостатками. Даже сегодня существуют политические течения, которые полагают, что некая элита (правая или левая) должна защищать массы от опасных образов и впечатлений. Те же самые люди часто учат, что «подумать о чем-то то же самое, что сделать это».

Очевидна связь с этим возрождения «волшебства» в фантастической литературе. Главные герои, обладающие магическими способностями, всегда лучше, сильнее и могущественнее других – не потому, что заслужили этот статус с помощью подготовки, стараний, споров, но потому, что некая истинно волшебная сила или власть поставила их выше остальных. В таких фантастических обществах сила либо наследуется, либо коренится во всепоглощающем эго сверхчеловека, в его способности все подчинять своей воле. С презрением отвергаются или забываются объединенные усилия профессионалов, которые принесли в этом столетии подлинные чудеса науки и свободы. Те, кто способен создавать волшебные слова, изображаются более могущественными, чем те, кто способен на дела, особенно если эти слова тайные, могущественные и, конечно, не подлежащие передаче простым невежественным крестьянам. Такой тип литературы отвергает принцип равенства западной цивилизации, обращаясь к более древним традициям, которые восхваляли и оправдывали власть элиты над народом.

В моем рассказе «Искушение» – ответвлении от сюжета «Края бесконечности» – мы сталкиваемся с древним зловредным представлением, с вечным искушением мысли, осуществляющей желания. Дельфины приходят к выводу, что можно объединить науку и искусство. Мы можем объединить честность с экстравагантным самовыражением. Мы не ограниченные существа.

Но до настоящего времени огромный вред причиняют те, кто считает, что главное – принуждение.

Не все субъективно. Главное – то, что в реальности. Главное – это истина. Это по-прежнему слово, обладающее глубоким смыслом.

Дэвид Брин

Роберт Силверберг Вечный Рим: Знакомясь с драконом Getting to Know the Dragon (перевод В.Ковалевского, Н.Штуцер)

Я добрался до театра в девять часов утра, почти за полчаса до назначенного мне времени, так как слишком хорошо знал о том, как жесток бывает Цезарь Деметрий в отношении непунктуальных людей. Но Цезарь, видимо, умудрился прибыть еще раньше. Я обнаружил Лабения - его личного телохранителя и главного собутыльника, - удобно расположившегося у входа в театр. Когда я подошел, Лабений скривился и сказал:

- Чего копался-то? Цезарь давно тебя ждет.

- Я пришел на полчаса раньше, - ответил я кисло. Нет смысла быть тактичным с такой личностью, как Лабений, или Поликрат, как мне следовало бы называть его теперь, когда Цезарь наградил нас новыми - греческими - именами. - А где он?

Лабений показал на открытые ворота и, подняв средний палец вверх, молча трижды ткнул им куда-то в небо. Я прохромал мимо него, не произнеся ни единого слова, и прошел сквозь ворота внутрь театра.

К моему разочарованию, я увидел фигуру Цезаря Деметрия на самом верху театра, в последнем ряду. Его тонкий силуэт резко выделялся на сверкающей голубизне утреннего неба. Прошло меньше шести недель с тех пор, как я повредил колено, охотясь с Цезарем на вепря где-то в глубине острова. Я и сейчас еще хожу на костылях, и ходьба, не говоря уже о карабкании по лестницам, была для меня делом весьма затруднительным. Но что поделаешь: вон он - стоит там на самой верхотуре.