Мередит пылко вздохнула и покосилась на Риту; та причесывала пальцами свой конский хвостик и делала вид, будто не замечает, как Билли Харрис таращится на нее через проход. Это хорошо; будет гораздо хуже, если Рита догадается о ее чувствах к мистеру Кэвиллу; к счастью, Рита была слишком погружена в свой собственный мир мальчиков и губной помады и не интересовалась чьим-то еще. Мередит рассчитывала на этот факт, планируя вести дневник. (Не настоящий дневник, конечно; в конце концов она пошла на компромисс: набрала разрозненных листков бумаги и сложила их под обложку своей драгоценной записной книжки. Она писала на листах отчеты, обещая себе, что однажды, возможно, осмелится приступить к настоящему дневнику.)
Мередит рискнула еще разок посмотреть на папу. Она была готова отвести глаза, прежде чем он поймает ее взгляд, но, изучая толпу в поисках знакомой громады, сначала бегло, затем с нарастающей в горле паникой, обнаружила, что он исчез. Лица сменились; матери продолжали плакать, одни махали платочками, другие улыбались с мрачной решимостью, а его нигде не было. Там, где он стоял, образовалась брешь. Пока она озиралась, брешь заполнили другие люди, толпа смешалась, и она поняла, что он действительно ушел. Она пропустила его уход.
И хотя Мередит держалась все утро и не позволяла себе грустить, в этот миг она ощутила себя такой несчастной, такой маленькой, напуганной и одинокой, что заплакала. Ее охватило неодолимое чувство, жаркое и влажное, щеки мгновенно намокли. Ужасная мысль, что отец мог все это время стоять — следить, как она изучает свои туфли, беседует с мистером Кэвиллом, размышляет о своей записной книжке — и умолять ее поднять глаза, улыбнуться, помахать на прощание; в конце концов он сдался и отправился домой, полагая, что ей все равно…
— Ой, да заткнись ты, — рявкнула Рита. — Не будь такой плаксой. Господи, да это же весело!
— Моя мама говорит, что нельзя высовываться в окно, может оторвать голову встречным поездом, — вставила подруга Риты Кэрол, такая же всезнайка, как ее мать. — И еще нельзя указывать дорогу. А вдруг это немецкие шпионы ищут Уайтхолл?[35] Между прочим, они убивают детей.
Так что, когда поезд дернулся и тронулся с места, Мередит спрятала лицо в ладонях, позволила себе еще пару раз тихо всхлипнуть и вытерла щеки. Воздух наполнился криками родителей на улице и детей в вагоне, паром, дымом и свистом. Рита смеялась рядом. Поезд покинул вокзал и с лязгом и грохотом покатил по рельсам. Стайка мальчишек, одетых в лучшие воскресные костюмы, хотя был понедельник, бегала по коридору от окна к окну, молотя по стеклам и махая руками, пока мистер Кэвилл не велел им сесть и двери не открывать. Мередит прислонилась к стеклу и вместо того, чтобы смотреть в облепившие насыпь печальные серые лица, которые оплакивали город, теряющий своих детей, с изумлением наблюдала, как огромные серебристые аэростаты медленно поднимаются в воздух и плывут по воле ветра над Лондоном, словно неведомые и прекрасные животные.
2
Велосипед собирал паутину в конюшнях почти два десятка лет, и Перси подозревала, что видок у нее еще тот. Волосы стянуты резиновой лентой, юбка подобрана и заткнута между коленями; хотя ее скромность и не пострадала, Перси не питала иллюзий, будто выглядит элегантно.
Она получила предупреждение министерства: существует риск попадания велосипедов в руки врага, однако наладила старого коня. Если в циркулирующих слухах есть хоть доля истины, если правительство действительно планирует трехлетнюю войну, топливо, несомненно, начнут выдавать по талонам, а ей нужно перемещаться с места на место. Велосипед когда-то принадлежал Саффи, очень давно, но теперь он ей ни к чему; Перси откопала его, вытерла пыль и кружила на нем по подъездной дорожке, пока не научилась относительно уверенно держать равновесие. Она не ожидала, что ей так понравится кататься, и теперь удивлялась, почему у нее не было собственного велосипеда в детстве, почему она ждала, пока не станет женщиной средних лет с седеющими волосами, прежде чем открыть для себя это удовольствие. И это действительно было удовольствием, в особенности нынешним чудесным бабьим летом — нестись вдоль живой изгороди и ощущать, как ветерок остужает пылающие щеки.
Перси перевалила через холм и спустилась в очередную ложбину, расплываясь в улыбке. Пейзаж облачался в золото, птицы щебетали на деревьях, и летняя жара еще не покинула воздух. Сентябрь в Кенте! Ей почти удалось поверить, будто вчерашнее объявление ей всего лишь приснилось. Она срезала по Блэкберри-лейн, обогнула озеро и спрыгнула с велосипеда, чтобы провести его по узенькой тропке вдоль ручья. Первую парочку Перси встретила вскоре после того, как нырнула в тоннель: юношу и девушку немногим старше Юнипер, с их плеч свисали одинаковые противогазы. Молодые люди держались за руки и тихо и пылко беседовали, их головы почти соприкасались, они едва ли заметили ее присутствие.