Далекие часы

— Это было ужасно. Ужасно, ужасно. Вот уже около пятидесяти лет я помню тот вечер, словно вчера. Лицо Юнипер, когда она вернулась. Она опоздала, потеряла ключ и потому постучала. Мы открыли, и она вошла, перепорхнула через порог… она никогда не ходила как обычные люди… и ее лицо… я не перестаю его видеть, когда закрываю глаза по ночам. То мгновение. При ее появлении мы испытали огромное облегчение. Дело в том, что днем разразилась ужасная буря. Лил дождь, выл ветер, автобусы опаздывали… мы так волновались. Когда раздался стук, мы решили, что это он. Из-за него я тоже беспокоилась; переживала из-за Юнипер, переживала из-за встречи с ним. Понимаете, я догадалась, что они влюблены, что они собираются пожениться. Хотя от Перси она скрыла… Перси, как и папа, была весьма непреклонна на этот счет… но мы с Юнипер всегда были очень близки. И мне отчаянно хотелось, чтобы он понравился мне; хотелось, чтобы он был достоин ее любви. И конечно, я сгорала от интереса: любовь Юнипер весьма непросто заслужить. Мы немного посидели вдвоем в хорошей гостиной. Сначала болтали о всяких пустяках, о жизни Юнипер в Лондоне, успокаивали друг друга, что его автобус застрял, что транспорт постоянно опаздывает, что во всем виновата война, а после умолкли. — Саффи покосилась на меня, ее глаза потемнели от воспоминаний. — Дул ветер, дождь грохотал о ставни, и ужин подгорал в духовке… Запах кролика… — ее лицо скривилось от одной лишь мысли, — проник повсюду. С тех пор я терпеть его не могу. У него вкус страха. Обугленных комков невыносимого страха… Я ужасно испугалась, увидев Юнипер в таком состоянии. Мы с трудом помешали ей выбежать под дождь на поиски. Даже когда минула полночь и стало ясно, что он не придет, она не сдавалась. У нее случилась истерика, нам не оставалось ничего другого, как только дать ей старые папины снотворные пилюли для успокоения…

Саффи умолкла; она говорила очень быстро, стараясь успеть до прихода Перси, и немного осипла. Она покашляла в изящный кружевной платочек, который достала из рукава. На столе рядом с креслом Юнипер стоял кувшин с водой, и я налила Саффи попить.

— Наверное, это было ужасно, — заметила я, протянув ей стакан.

Она с благодарностью приникла к стакану губами и опустила его на колени, сжимая обеими руками. Казалось, ее нервы натянуты до предела; кожа вокруг челюсти словно иссохла за время рассказа, и под ней проступила голубая паутина вен.

— Он так и не появился? — уточнила я.

— Нет.

— И вы так и не выяснили почему? Не было ни письма, ни телефонного звонка?

— Нет, ничего.

— А Юнипер?

— Она ждала и ждала. Ждет до сих пор. Сменялись дни, летели недели. Она так и не оставила надежду. Это ужасно. Ужасно.

Последнее слово повисло между нами. Саффи заблудилась в том времени, много лет назад, и я не стала на нее давить.

— Безумие не обрушивается мгновенно, — наконец произнесла она. — Это звучит так просто — «она впала в безумие», — но на самом деле все иначе. Это случилось постепенно. Сначала ей стало легче. Наметились признаки выздоровления, она намекала на возвращение в Лондон, очень смутно, и так и не вернулась. Писать она тоже перестала; именно тогда я поняла, что нечто хрупкое, нечто бесценное сломалось. В один ужасный день она выбросила из окна чердака все свои вещи. Все: книги, бумаги, стол и даже матрас.

Саффи затихла; ее губы шевелились, перебирая фразы, которые она не решалась озвучить. Затем она вздохнула и добавила:

— Бумаги разлетелись во все стороны, рассыпались по склонам холма, упали в озеро, как сброшенные листья, их лето кончилось. Интересно, куда они все подевались?

Я покачала головой; было ясно, что имеются в виду не только бумаги; подходящие фразы не шли мне на ум. Я не могла даже вообразить, насколько тяжело, когда твоя возлюбленная сестра гибнет подобным образом; когда бесчисленные слои потенциала и личности, таланта и возможностей облетают один за другим. Как невыносимо это наблюдать, особенно для Саффи, которая, если верить Мэрилин Кенар, была для Юнипер скорее матерью, чем сестрой.

— Мебель сломанной грудой лежала на лужайке. У нас не хватило мужества отнести ее наверх, а Юнипер не хотела этого делать. Она полюбила сидеть у шкафа на чердаке, это который с потайной дверцей, и уверяла, что слышит голоса с другой стороны. Голоса звали ее, хотя, разумеется, звучали только у нее в голове. Бедная крошка. Узнав об этом, врач решил отправить ее в лечебницу…

На страшном слове ее голос осекся, глаза заглянули в мои и обнаружили в них равный ужас. Она скомкала в кулаке белый платочек. Я очень осторожно коснулась ее плеча и промолвила:

— Мне так жаль.

Саффи дрожала от злости и горя.

— Мы были решительно против; я не желала об этом и слышать. Я бы ни за что не позволила отнять у меня сестру. Перси побеседовала с врачом, объяснила, что в замке Майлдерхерст так не поступают, что семья Блайт сама заботится о своих членах. В конце концов он согласился… Перси может быть весьма убедительна… но врач настоял на более сильных лекарствах для Юнипер.