Дай мне руку, тьма

— Неужели? — Он неуклюже развалился на своем стуле, всячески давая понять, что в подобной ситуации чувствует себя совершенно свободно. Покрывающие его лицо и шею ссадины были еще свежими и даже кровоточили, некоторые же были покрыты блестящей корочкой. Живыми на его лице оставались только зрачки, излучающие яркий свет из глубоких впадин, в которые были утоплены его глаза.

— Да, я слышал, вы хотели поговорить со мной.

— Совершенно верно, — сказал он, пока Долквист усаживался рядом со мной, а Лиф занял позицию у стены, приняв бесстрастный вид и сжав в руке дубинку, которой полицейские вооружены в ночное время. — Я уже давно хотел поговорить с вами, Патрик.

— Со мной? Но почему?

— Вы занимаете меня. — Он пожал плечами.

— Но ведь вы большую часть моей жизни пробыли в тюрьме, заключенный Хардимен…

— Пожалуйста, зовите меня просто Алек.

— Хорошо, Алек. Мне непонятен ваш интерес.

Он запрокинул голову с тем, чтобы очки, которые то и дело соскальзывали на кончик носа, вернулись на свое место.

— Воды?

— Простите? — спросил я.

Он кивнул в сторону пластмассового кувшина и четырех таких же стаканов, стоящих слева от него.

— Не хотите ли воды? — спросил он.

— Нет, спасибо.

— А чего-нибудь сладкого? — Он ласково улыбнулся.

— Что?

— Вам нравится ваша работа?

Я посмотрел на Долквиста. За пределами этих стен карьера превратилась в навязчивую идею.

— Надо же платить по счетам, — сказал я.

— Но это далеко не все, — сказал Хардимен. — Разве не так?

Я пожал плечами.

— Как думаете, вы будете заниматься ею и в пятьдесят пять? — спросил он.

— Не уверен даже, что в тридцать пять, заключенный Хардимен.

— Алек.

— Алек, — сказал я.

Он кивнул с видом священника, исповедующего своего прихожанина.

— Чем еще вы могли бы заниматься?

Я вздохнул.

— Алек, мы пришли не для того, чтобы обсуждать мое будущее.

— Но это не означает, что мы не можем этого сделать, Патрик. А? — Он поднял брови, и его изможденное лицо смягчилось выражением невинности. — Вы мне интересны. Доставьте мне удовольствие, ну, пожалуйста.

Я посмотрел на Лифа, он только пожал своими широкими плечами.

— Возможно, преподавать, — сказал я.

— Правда? — Он даже подался вперед.

— Почему бы нет?

— А что если поработать на большое агентство? — спросил он. — Слышал, они хорошо платят.

— Некоторые — да.

— Скажем, распространять благотворительные пакеты, полисы по страхованию жизни или что-нибудь в этом роде.

— Да.

— Вы уже размышляли над этим, Патрик?

Мне ненавистно было слышать, как он произносил мое имя, но я не мог определить почему именно.

— Я думал над этим.

— Но все-таки предпочитаете независимость.

— Вроде того. — Я налил себе стакан воды, и горящие глаза Хардимена впились в мои губы, поглощающие воду. — Алек, — сказал я, — что вы можете сказать нам по поводу…

— Вы знакомы с притчей о трех талантах?

Я кивнул.

— Те, кто скрывает или боится реализовать свои способности, они — «ни горячие, ни холодные» и будут отвержены Господом.

— Я слышал притчу, Алек.

— Ну и? — Он откинулся назад и поднял ладони вверх, насколько позволяли наручники. — Человек, игнорирующий свое призвание, «ни горячий, ни холодный».

— А что если человек не уверен в нем, в этом самом призвании?

Хардимен пожал плечами.

— Алек, если бы мы могли обсудить…

— Я думаю, Патрик, вас наделили даром ярости, гнева. Я уверен. Я увидел его в вас.

— Когда?

— Вы были когда-нибудь влюблены? — Он наклонился вперед.

— Какое это имеет отношение?..

— Так были?

— Да, — сказал я.

— А сейчас? — Он впился взглядом в мое лицо.

— Почему вас это волнует, Алек?

Он отпрянул назад и стал смотреть в потолок.

— Я никогда не был влюблен. Я не знаю, что такое любовь, я никогда не держал женскую руку в своей, никогда не ходил с девушкой на пляж, никогда не беседовал о повседневных делах: кто будет варить, кому убирать в этот вечер, надо ли позвать мастера для ремонта стиральной машины. У меня нет опыта по части всего этого, и иногда, когда я один, особенно поздно ночью, это вызывает у меня слезы. — На мгновенье он прикусил нижнюю губу. — Но все мы мечтаем, полагаю, о другой жизни. Нам всем хочется прожить тысячу различных жизней во время нашего земного существования. Но это невозможно, правда?

— Нет, — сказал я. — Нам не дано.

— Я спросил о ваших карьерных возможностях, Патрик, потому что верю, что вы знаковая фигура. Понимаете?

— Нет.

Он грустно улыбнулся.

— Большинство мужчин и женщин влачат свою земную жизнь однотипно, без всякого разнообразия. Жизни, преисполненные тихого отчаяния, и всем все равно. Эти люди рождаются, какое-то время существуют, испытывая при этом определенные страсти, увлечения и даже любовь, сопровождая все это мечтами и болью, затем они умирают. И мало кто это замечает. Представьте, Патрик, миллиарды таких людей, больше — десятки миллиардов на протяжении истории прожили, не оставив никакого следа на земле. Они вполне могли не рождаться вообще.

— Те, о ком вы так говорите, могут с вами не согласиться.

— Уверен в этом. — Он широко улыбнулся и наклонился ко мне, будто собирался поведать мне какой-то секрет. — Но кто будет их слушать?

— Алек, все, что мне нужно узнать от вас, это почему…