Мы с ним отошли в кухню, и я все рассказал.
— Иисусе, — проговорил он, и в следующее мгновение у него стал вид тяжело больного человека. Его лицо обрело цвет белой глины, он ухватился за стойку бара так цепко, что суставы его пальцев побелели. — Убит? Каким образом?
— На сегодня достаточно того, что он убит, — сказал я.
Он распластал обе руки на поверхности бара и опустил голову.
— Что она делала с тех пор, как узнала?
— Молчала.
Он кивнул.
— Это в ее духе. Ты сообщил Стэну Тимпсону?
Я покачал головой.
— Думаю, это сделает полиция.
Глаза Эрика наполнились слезами.
— Мальчик, бедный красивый мальчик…
— Расскажите, — проговорил я.
Он растерянно смотрел на холодильник.
— Что именно?
— Что вы знаете о Джейсоне. То, что скрывали.
— Скрывал? — Голос его ослабел.
— Да, — повторил я. — Вам не по себе с самого начала.
— Какие у вас основания?..
— Считайте это подозрением, Эрик. Что вы делали в колледже сегодня вечером?
— Я же сказал. Репетиторство.
— Чушь. Я видел книги, которые вы вытаскивали из багажника. Одна из них — руководство по вождению автомобиля «чилтон», Эрик.
— Послушайте, — сказал Эрик, — сейчас я пойду к Дайандре. Я знаю, как она будет реагировать, и, думаю, вам с Энджи лучше уйти. Она не захочет, чтобы вы видели ее, когда она сорвется.
Я кивнул.
— Ладно, я свяжусь с вами.
Он поправил очки и прошел мимо меня.
— Я прослежу, чтобы вам полностью заплатили по счету.
— Уже все оплачено, Эрик.
Он направился через всю квартиру к Дайандре. А я, глядя на Энджи, прислонился головой к двери. Она подняла с пола сумочку, взяла с дивана куртку. Эрик положил руку на плечо Дайандры.
— Эрик, — сказала она. — О, Эрик. Почему? Почему?
Она буквально упала в его объятия как раз в тот момент, когда Энджи подошла ко мне. А когда я открыл дверь, Дайандра в полном смысле этого слова завыла. Это были самые страшные звуки, какие мне когда-либо приходилось слышать: яростный, мучительный, опустошающий стон, вырывающийся из ее груди и резонирующий по всей квартире, он еще долго звучал в моей голове после того, как я покинул ее дом.
В лифте я сказал Энджи:
— Я не верю Эрику.
— В каком смысле?
— Тут что-то не то, — сказал я. — Он в чем-то замаран. Либо что-то скрывает.
— Что именно?
— Не знаю. Он наш друг, Энджи, но мне не нравится его отношение к этому делу.
— Надо подумать, — сказала она.
Я кивнул. У меня в ушах все еще звучал ужасный вой Дайандры, и мне хотелось свернуться калачиком и спрятаться.
Энджи прислонилась к стеклянной стене лифта, крепко обхватив себя руками, и по дороге домой мы оба молчали.
Когда вы постоянно с детьми, это учит по крайней мере одному: что бы ни случилось, не опускай руки. У тебя нет выбора. Задолго до смерти Джейсона, точнее, еще до того, как я услышал о нем и его матери, я согласился взять к себе Мэй на полтора дня, пока Грейс будет занята на работе, а Аннабет отправится в Мэн на встречу со старым другом из колледжа.
Когда Грейс услышала о Джейсоне, она сказала:
— Найду кого-нибудь другого. Или постараюсь как-то освободиться.
— Нет, — сказал я, — никаких изменений. Я хочу взять ее.
И я взял. Это было одно из лучших решений, которое я принимал в жизни. Знаю, в обществе бытует мнение, что в подобных случаях хорошо поговорить с кем-то о трагедии, обсудить все с друзьями или, наоборот, незнакомцами, и все в таком духе. Но мне кажется, в нашем обществе придают слишком большое значение разговорам, считая слова панацеей от всех бед, чем они не являются, и закрывая глаза на непременный побочный эффект — болезненное самопоедание.
Я от природы склонен к размышлениям и провожу много времени наедине с собой, что только усугубляет ситуацию. Возможно, было бы лучше, если бы я обсудил с кем-то смерть Джейсона и мои ощущения по этому поводу. Но я этого не сделал.
Вместо этого я провел время с Мэй, и сам факт простого общения с ней, попытки развлечь ее, кормление, укладывание спать после обеда, разъяснение шуток братьев Маркс во время просмотра «Спятивших животных» и «Утиного супа»[14], последовавшее за этим чтение вслух доктора Сойса[15] — при этом она сидела в шезлонге, а я в спальне, — одним словом, простая человеческая забота о ком-то, о маленьком человечке, оказалась более действенным средством, чем тысячи бесед с психотерапевтом, и я подумал, может, минувшие поколения были правы, считая это нормой.
Примерно в середине рассказа «Лисичка в Соксе» веки Мэй начали слипаться. Я подтянул простыню к ее подбородку и отложил книгу.
— Ты любишь мамочку? — спросила она.
— Да, очень. Спи.
— Мамочка любит тебя, — пролепетала она.
— Знаю. Спи.
— А меня ты любишь?
Я поцеловал ее в щечку, снова подтянул одеяло к ее подбородку.
— Я обожаю тебя, Мэй.
Но она уже спала.
Около одиннадцати позвонила Грейс.
— Как там мой маленький ужастик?
— Прекрасно. Спит.
— Надо же! Неделями напролет она ведет себя как суперхулиганка, но, проведя день с тобой, превращается в ангелочка!
— Ну, — сказал я, — по правде сказать, я разбился перед ней в лепешку.
Грейс хихикнула.
— Что, она и вправду хорошо себя вела?
— Да.
— Тебе стало полегче насчет Джейсона?