Даггер: Инициация

– Заключенный одиннадцать-сто-четырнадцать, – обратился ко мне надзиратель, выставив перед моим лицом шокер-дубинку. – Выйти из шеренги. Подойти ко мне.

– Что случилось, ваше преосвященство? Свои грехи замололи, теперь решили взяться за мои? – спросил я. Неподалеку кто-то сдавленно хохотнул.

На лице Мафусаила-Калеба не дрогнул ни один мускул. Он смерил меня оценивающе-придирчивым взглядом и покачал головой. Выждал несколько секунд и произнес:

– Все никак не можешь усмирить своих демонов, арестант?

– Угу, – кивнул я. – Шалят, окаянные.

– Так я могу помочь. Для этого есть хорошее средство. Проверенное, – сказал он, постучав по черному полимерному корпусу шокер-дубинки. – Я этот жезл денно и нощно замаливаю, чтобы у подобных тебе падших душ был шанс очиститься. А вы все никак не внемлете мне.

– Я уж лучше своими демонами сам займусь. Не нужно их изгонять, ваше святейшество, – натянуто улыбнулся я. Лицо еще помнило вчерашние побои, повторять подобное не было никакого желания. К тому же я знал, что от Падре можно ожидать чего угодно. Особенно после вчерашнего инцидента – ему, скорее всего, как и Носорогу, дали добро на проведение воспитательных работ в отношении меня. Падре же в свою очередь будет только рад такой возможности. Тем более, он давно на меня зуб точит.

Помню, однажды он повалил заключенного и начал дубасить шокером, выкрикивая какие-то отрывистые звуки. Его еле оттащили трое охранников. Еще был случай: как-то раз на прогулке он подозвал к себе заключенного, что-то сказал ему, а потом со всей силы врезал дубинкой в пах, развернулся и как ни в чем ни бывало ушел, насвистывая заунывную мелодию под нос. У него явно проблемы с психикой. И почему начальник тюрьмы его терпит?.. С другой стороны, надзиратели добрыми быть не должны. И мелкие побои, и прилюдные унижения заключенных всегда приветствуются.

Еще бы понять, что этому фальшивому святоше нужно? Неужели Картер приказал снова привести меня к себе?.. Да нет, вряд ли. Я вчера ему ясно дал понять, что в его игры играть не стану. Да и наказал он уже меня.

– Для тебя есть важное сообщение, заключенный одиннадцать-сто-четырнадцать, – произнес Мафусаил-Калеб.

Ну вот, начинается. Сейчас он скажет что-то в духе: моя прекрасная жизнь в тюрьме закончилась, а дальше меня будут ожидать только адские муки.

– Ну что начальник тюрьмы хочет от меня на этот раз? Я ему вчера все объяснил.

– Причем здесь господин Картер? – озадаченно нахмурился Падре. – У тебя сообщение с воли. С красной пометкой. Я решил, что тебе это необходимо знать. У нас есть регламент, по которому мы обязаны оповещать заключенных, если к ним приходят срочные письма.

Теперь пришло мое время озадаченно пялиться на надзирателя.

– На мое имя пришло письмо с пометкой «срочно»?

– Да.

– Но… от кого?

– Это известно лишь Господу, ну и отправителю письма, разумеется, – развел руками надзиратель. – Но моя работа – отвести тебя в переговорную комнату. Так что давай, топай.

Я озадачился еще больше. Про регламент срочных писем я слышал, тем не менее, меня все равно удивила поспешность выполнения надзирателем своих обязанностей. Раньше за подобным ни он, ни Носорог, ни кто-либо другой замечены не были.

Мы двинулись в переговорную комнату. Прошли по главному помещению до конца и свернули в узкий коридор, который мы называли «дорогой в прошлое» и который заканчивался стальной дверью. По этому коридору я ходил не чаще одного раза в два месяца, как позволял этот чертов тюремный регламент, и от последнего моего визита прошло едва ли чуть больше трех недель.

Подгоняемый надзирателем, я шел по «дороге в прошлое», и моя тревога с каждым шагом нарастала. В этом мире не так много людей, которым было все еще не наплевать на заключенного Алекса Хоксвелла, посмевшего нарушить приказ командования и за это лишившегося почти всех благ цивилизации. Родители и друзья детства погибли при бомбардировке Лямории. Оставался еще дядька со стороны отца, который покинул родную планету задолго до начала войны, но от него я не получал вестей уже много лет. Да и он всего один раз еще в самом начале моего заключения отправил мне письмо с соболезнованиями и пожеланиями не падать духом. Спасибо, мать твою, больше. Без его напутствий я бы не справился. Впрочем, мне всегда было на него наплевать, как и моему отцу.

В результате, если не кривить душой и быть честным с собой до конца, то в мире оставался только один человек, которому я был небезразличен. И с ним, а вернее с ней, я уже выходил на связь в упомянутые три недели назад.

– Шевелись, заключенный, – толкнул меня в спину концом дубинки Падре. – Иисус всегда говорил, что тот, кто не торопится жить, стремится к самоубийству. А самоубийство – грех.

– Не неси бред, святой отец. Иисус ничего подобного не говорил. Ты это только что придумал, – сказал я.

– Закрой рот, – с затаенной угрозой посоветовал Мафусаил-Калеб.

Мы как раз дошли до двери, и надзиратель коснулся ладонью сенсорной панели справа. Стальная пластина со стальным визгом поднялась.