Да, та самая миледи

Фельтон шаг за шагом добрался до нижнего конца лестницы, повис на нем на руках, нащупал ногами землю.

Оказавшись внизу, он снял меня со своей спины. Я без сил села на мокрую землю и, скорчившись, привалилась боком к стене.

Фельтон нашел мешок, зажал его зубами, подхватил меня на руки и понес. Мы удалялись в сторону, противоположную той, куда ушли солдаты.

При желании я вполне бы могла идти сама, но мои робкие попытки встать на землю Фельтон решительно отверг. Он желал непременно спасти меня, вынося на руках в безопасное место. Ну что же, вольному воля. Я связанными руками изъяла у Фельтона изо рта мешок с золотом. Пусть хоть зубы его отдохнут.

Пройдя некоторое расстояние натоптанной дозором дорогой, Фельтон затем свернул в скалы. Там были скользкие камни, мокрый песок, стелящаяся под ногами трава, куда опаснее сейчас, чем арбузная или лимонная корка… Как мы спустились — не знаю.

На берегу Фельтон свистнул. Ну свистел он с нашей первой встречи всегда отлично.

В ответ свистнули тоже, и некоторое время спустя на темной воде показалась лодка.

В этом месте дно было слишком мелким, лодка не могла подойти вплотную к берегу, несмотря на все усилия четырех гребцов.

Фельтон, насквозь мокрый, не стал ждать, когда они все-таки смогут это сделать, а вошел по пояс в воду и погрузил меня в челнок спасения. Набежавшая волна накрыла его чуть ли не с головой. Отфыркиваясь, он забрался сам.

— К шхуне! И гребите быстрее!

Ветер гонял по морю волны, словно кудри на голове вихрастого мальчугана. Лодка то взлетала вверх, то застревала между двух валов, словно блоха между собачьих ушей.

Медленно, но мы все-таки удалялись. от замка. Разглядеть в этот час в черном море черную маленькую лодку было все равно, что найти волос на тонзуре лысого епископа. Для нас берег тоже превратился в нечто черное и бесформенное.

Впереди колыхалась на волнах наша шхуна, пока еще очень далекая.

Фельтон развязал веревку на моих руках, затем разрезал платок. Долго и нежно растирал мои затекшие кисти. Затем зачерпнул ладонью морской воды и сбрызнул мне лицо. Вот это было излишним — дождик наполивал меня куда более обильно.

Я отряхнула капли, открыла глаза и, чтобы сделать ему приятное, спросила:

— Где я?

— Вы спасены!

— О! Спасена! Да, вот небо, вот море! Воздух, которым я дышу, — воздух свободы… Ах!.. Благодарю Вас, Фельтон, благодарю!

Фельтон растроганно прижал меня к себе. Руки снова заныли.

— Но что с моими руками? Мне их словно сдавили в тисках!

Я поднесла их к лицу, как чужие. Кисти были покрыты синяками, пальцы онемели.

— Увы, — покачал головой Фельтон и снова стал растирать их.

— Ах, это пустяки, пустяки! — отмахнулась я. — Теперь я вспомнила!

Фельтон пододвинул мне ногой мешок с золотом.

— Он тут.

Лодка наконец практически добралась до шхуны. Нас ждали, вахтенный был наготове и окликнул нас. Один из гребцов ответил.

— Что это за судно? — спросила я.

— Шхуна, которую я для Вас нанял.

— Куда она меня доставит?

— Куда Вам будет угодно, лишь бы Вы меня высадили в Портсмуте.

— Что Вы собираетесь делать в Портсмуте? — спросила я.

— Исполнить приказания лорда Винтера, — мрачно усмехнулся Фельтон.

— Какие приказания? — удивилась я.

— Не доверяя мне больше, — рассмеялся Фельтон, — он решил сам стеречь Вас, а меня послал отвезти на подпись Бекингэму приказ о Вашей ссылке.

— Но если он Вам не доверяет, как же он поручил Вам доставить этот приказ? — изумилась я.

— Разве мне полагается знать, что я везу? — развел руками Фельтон.

Узнаю дорогого брата, как был исполненным благих намерений глупцом, так и остался!

— Это верно. И Вы едете в Портсмут?

— Мне надо торопиться. Завтра двадцать третье число и Бекин-гэм отплывает с флотом.

— Он уезжает завтра? Куда?

— В Ла-Рошель.

— Но он не должен ехать! — удивилась я.

Эскадра ведь еще не в полном составе.

— Будьте спокойны, он не уедет, — понял по-своему Фельтон.

Оказывается, он не забыл, что жаждет убить Бекингэма.

— Фельтон, ты велик, как Иуда Маккавей! Если ты умрешь, я умру вместе с тобой. Вот все, что я могу тебе сказать.

Потому что смерть моя меня ждет, упрямо ждет, не с косой и саваном, одна-одинешенька, а в кружевах, ботфортах и шляпах, разделенная на пять неплохих экземпляров. И Бекингэм будет последней каплей, пробьющей тонкую пленку их нерешимости.

— Тише, мы подходим, — сказал Фельтон.

Лодка пристроилась к боку шхуны и затанцевала в паре с ней на волнах. Фельтон первый поднялся по трапу, подал мне руку, снизу матросы придали мне ускорение, и я свечкой взлетела на палубу.

— Капитан, — представил меня капитану Фельтон. — Вот та особа, о которой я Вам говорил и которую нужно целой и невредимой доставить во Францию.

— За тысячу пистолей, — подтвердил капитан.

— Я уже дал Вам пятьсот, — напомнил Фельтон.

— Совершенно верно, — кивнул капитан.

— А вот остальные, — я подняла мешок с золотом.

— Нет, — к моему удивлению, возразил капитан, — я никогда не изменяю своему слову, а я дал слово этому молодому человеку: остальные пятьсот причитаются мне по прибытии в Булонь.

— А доберемся мы туда? — поинтересовалась я.