Увы, король так спешил принять участие в осаде, что, чуть оправился от болезни, сразу продолжил марш. Не жалея ни себя, ни остальных, он в иные дни совершал по два дневных перехода вместо одного.
Рота мушкетеров прибыла под стены крепости раньше, чем намечено, и весь мой план пошел коту под хвост, а жаль…
Итоги были неутешительны.
Д'Артаньян оставался цел и невредим и (если он не дурак, а он не дурак) уже прекрасно понял, что я помню о нем. И он помнил обо мне, как это ни прискорбно.
Будь я мужчиной, мы бы бились с ним на шпагах, на дуэли и все было бы куда проще и для меня, и для него…
Гордая Ла-Рошель по-прежнему надменно взирала на копошащиеся внизу королевские войска всеми своими двенадцатью большими бастионами, облицованными тесаным камнем.
Сто пятьдесят крепостных орудий, размещенных на мощных стенах, и двойные рвы перед ними позволяли проявлять высокомерие по отношению к своему сюзерену.
Все попытки взять город штурмом ранее оканчивались неудачей. Ла-Рошель по праву носила титул «неприступная».
Муниципалитет города, управляющий осажденной Ла-Ро-шелью, ждал помощи английского флота. Запас продовольствия плюс военное подкрепление – и крепость могла бы держаться до конца века.
Тем временем в командовании королевскими войсками произошли кое-какие изменения.
Гастон Орлеанский, зная, что его пост рвутся занять маршалы Шомберг и Бассомпьер и герцог Ангулемский, не горел желанием особо геройствовать при таком будущем и ведение военных действий ограничивал тщательным сохранением статус-кво и редкими разведочными операциями (в одной из которых и погиб мой бретер, так и не отработавший сто луидоров).
С другой стороны, именно бездействие Орлеанского и было главным предлогом для этих полководцев занять его пост.
Маршал Бассомпьер был отличный, легендарный воин, массу достоинств имел и знаменитый Шомберг, но кардинал не доверял ни тому, ни другому, больше склоняясь в сторону герцога Ангулемского.
Его доводы убедили короля, и герцог Ангулемский был назначен заместителем главнокомандующего. Но тут же обозначилась новая проблема: маршалы, оскорбленные таким предпочтением, могли вообще выйти из военной кампании. Тогда, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, линию осады разделили на три участка.
Герцог Ангулемский контролировал кусок от Домпьера до Периньи, его курировал сам король, чья ставка была то в Этре, то в Ла-Жарри.
Бассомпьеру достался участок Лале – Домпьер. За ним присматривал Гастон Орлеанский из ставки в Домпьере.
Шомберг отвечал за линию осады Периньи – Ангутен под зорким оком кардинала Ришелье, который сделал свою ставку в маленьком доме у Каменного моста, в дюнах.
Если раньше центром деятельности многочисленной армии агентов Его Высокопреосвященства был особняк на пересечении улиц Сент-Оноре и Добрых Детей, откуда расходились невидимые нити, управляющие действиями даже очень влиятельных людей во многих странах, то теперь все переместилось в простой дом среди дюн, не отягощенный особыми укреплениями. Сюда переместился источник энергии французского правительства, и весь тот поток людей и документов, что тек в Париж, изменил направление на Ла-Рошель.
Каким образом первый министр мог читать всю поступающую корреспонденцию, отсортировывать ее по важности, обдумывать многоплановые комбинации и политические ходы, принимать участие в руководстве ведением осады, ежедневно встречаться с королем, совершать по ночам выезды, невозможные днем, и при этом не сойти с ума, не знаю.
Записные придворные остроумцы не замедлили сострить на этот счет. По королевским войскам уже заходила шутка о том, что кардинал застал как-то днем господина д'Эпернона, задумчиво сидящего на камушке с молитвенником в руках, на что д'Эпернон сказал Ришелье: «Увы, Ваше Высокопреосвященство, волей-неволей приходится заниматься чужим ремеслом, раз другие занимаются нашим…».
В это время, как я уже вспоминала, любезно прождавший капитуляции Туара Бекингэм был отброшен от стен форта Сен-Мартен и в спешке покинул острова. Это были успехи военных.