Да осчастливит Аллах твой вечер!

Да, я действительно стал спокойнее, но в то же время я еще сильнее почувствовал отвращение к самому себе, собственное бессилие и никчемность. Я спрашивал себя: чем мы отличаемся от стран, участвующих в войне? Мы привыкли к ее ужасам, к сигналам воздушной тревоги, привыкли видеть солдат-союзников. Нас поражали изменчивость военного счастья и падение былых кумиров. Я дважды в день встречался с Али Юсуфом — вечером в кафе «Радость» и ранним утром в бомбоубежище. Как-то вечером он сказал мне:

— Я хотел бы знать твое мнение по очень важному делу.

— Говори, — ответил я, ни о чем не подозревая.

Он спросил со смущенным видом:

— Какие у вас сейчас отношения с Маляк?

Его вопрос застиг меня врасплох. С минуту я не мог вымолвить ни слова. Потом ответил:

— Абсолютно никаких отношений.

— Я спрашиваю не об официальных отношениях, а о том, что тебе говорит сердце.

— Прошлое навсегда забыто.

— И тебя не огорчит, если она сегодня-завтра выйдет замуж?

— Напротив, я пожелаю ей счастья. Возможно, с ее замужеством меня окончательно покинет чувство вины.

— Тогда у меня еще вопрос.

— Слушаю, господин, — сказал я, улыбаясь.

— Ты не будешь возражать, если я попрошу ее руки?

— Я первый вас поздравлю, — ответил я, не задумываясь.

— Только прошу тебя говорить правду, чтобы впоследствии ни ты, ни я не раскаялись.

— Я сказал правду.

Да, я был искренним. Я ощутил лишь мимолетную печаль, навеянную разочарованием, но не испытывал больше ни любви, ни ревности.

В тот день, когда я рассказал обо всем этом дядюшке Хамаде ат-Тартуши, он спросил меня:

— Ты вправду излечился от любви к Маляк?

— Можешь не сомневаться, — уверенно ответил я.

— И ты не взял бы ее себе в жены, если бы позволили обстоятельства?

— Взял бы, если она еще подходит для этого.

— Следовательно, ты продолжаешь отдавать ей предпочтение?

— Мой выбор мог бы пасть и на какую-нибудь другую.

Сощурив глаза, Хамада сказал:

— Ты мне говорил, что он жил с ней в одном доме?

— Да.

— Клянусь Каабой[15], — заговорщически произнес Хамада, — он давно ее любил.

— Мне это тоже приходило в голову.

— Твой Али Юсуф — настоящая лиса!

— По отношению ко мне этот человек совершенно чист. До последних дней своей жизни он оставался моим лучшим другом.

— И ты не был против его брака?

— Мы пришли к полному согласию.

Вслед за тем я ему рассказал:

— У них родились два мальчика, такие же талантливые, как их отец. Они тоже увлеклись политикой, но в отличие от своего отца-вафдиста вступили в организацию «Братья-мусульмане» и впоследствии были вынуждены эмигрировать в Саудовскую Аравию. Там они женились и остались на постоянное жительство. Я думаю, что благодаря им Маляк сейчас живет неплохо.

— А когда она овдовела?

— Лет десять назад. Мой друг умер в расцвете сил от рака. Это был благородный, великодушный человек, и таким он оставался до последнего дня.

Мои родные встретили известие о замужестве Маляк молча. Их чувство вины передо мной возросло, и в доме стало еще печальнее. Я присутствовал на свадьбе своего друга и поздравил Маляк. Словно между нами ничего и не было. Я с изумлением думал о том, сколь обманчивы и преходящи чувства, сколь скоротечны мечты отрочества и юности и сколь жалка и горька действительность.

Как бы то ни было, Али Юсуф — незаурядная личность. Его доход от адвокатской практики в десять раз превышал мою зарплату в министерстве. Он создал Маляк прекрасные условия, дал сыновьям отличное воспитание. Он гордился их успехами, правда, у него вызывала беспокойство их политическая деятельность — не только потому, что она шла вразрез с его собственными убеждениями, но и потому, что им угрожали преследования со стороны правительства. Поэтому Али Юсуфа обрадовал отъезд сыновей в Саудовскую Аравию, но вскоре его стала терзать тоска по ним, ибо он был настоящим, любящим отцом. Мне никогда не забыть ни его короткой и жестокой схватки с ужасной болезнью — раком мочевого пузыря, ни его мучений в последние дни, ни его кончины, после которой в моем сердце осталась зияющая пустота. Единственным для меня утешением в ту пору были мои некоторые успехи по службе и тайная связь с Умм Абдо. Я покорился реальности, которую для меня олицетворяли три истеричные, вечно недовольные женщины. Они словно были живым символом времени, отмеченного дороговизной жизни, противоречиями и невзгодами.