Да. Нет. Не знаю

На душе скребли кошки. А в желудке – голод. И Аурика подумала о том, что неплохо бы и подкрепиться, но накормить ее теперь было некому, а это значит, что ей придется побеспокоиться о себе самой. И не только о себе, но еще и Михаиле Кондратьевиче, а также о детях. Перспектива вырисовывалась нерадостная. Настолько нерадостная, что в желудке перестало посасывать, зато во рту пересохло. Организм настойчиво сигнализировал своей хозяйке о том, что его жизнь находится в опасности. От этого Аурика стала сама не своя и даже пожалела о содеянном. Как сказал бы профессор Коротич, великолепная Аурика Георгиевна вошла в аналитическое состояние, сделала правильный вывод и через минуту скреблась в дверь Полининой каморки.

– Поля, – заискивающе протянула она за дверью. – Могу я войти?

Оскорбленная домработница не подавала никаких признаков жизни, но Аурика не рискнула открыть дверь и снова озвучила свою просьбу:

– Могу я войти?

Полина появилась на пороге и с вызовом ответила:

– А чё ж не можете? Чай, вы у себя дома.

– Полина, – Аурика Георгиевна тяжело вздохнула. – Я погорячилась.

Женщина внимательно смотрела в лицо хозяйке и ждала следующей фразы.

– Я погорячилась, – уже более уверенно произнесла та и сделала шаг вперед. – Ну, с кем не бывает? Ты же знаешь, у меня такой характер.

– У вас, Аурика Георгиевна, здесь у одной характер, все остальные, видать, без характера.

– Ты зря мне дерзишь, – Аурика дала слово держать себя в руках. – Я, между прочим, не просто так пришла.

– Ну, раз пришли, – сделала шаг назад Полина, – заходите.

Аурика вошла в комнату к домработнице и поразилась ее сходству с Глашиной. На одну минуту у нее даже возникло ощущение, что она оказалась в стенах отцовского дома, где до сих пор жила женщина, заменившая ей мать. Аурике стало неловко перед Полиной, и, не зная, что предпринять, она уставилась на стену, увешанную пожелтевшими фотографиями и, ткнув пальцем в первую попавшуюся, отстраненно спросила:

– Это кто?

– Мамка моя, – беззлобно ответила Полина.

– Такая молодая? – удивилась Аурика.

– Так это ж давно, когда она в девках ходила.

– А сейчас? Сейчас фотография есть?

– Нету, – строго ответила Полина. – Померла наша мамка. И батька помер.

– Так ты сирота? – подняла брови Аурика Георгиевна.

– Че ж это я сирота? У меня, чай, сестры есть. Семеро нас.

– Сколько?

– Семеро. Зинка, Верка, Тонька, Танька, Лидка, Ленка и я.

– Ты самая младшая?

– Нет. Я середняя.

– А сколько же тебе лет, Полина? – впервые за много лет жизни бок о бок заинтересовалась Аурика.

– Так столько же, сколько и вам. Сороковины в этом году.

Упоминание о том, что Полина ей по возрасту ровня, еще больше усугубили копошащееся внутри чувство вины. Аурика разом вспомнила свое детство, Глашу, отношение к ней Георгия Константиновича, и на фоне этих воспоминаний ее собственные придирки показались ей глупыми и никчемными до безобразия. Полная и роскошно одетая, она уселась на аккуратно застеленную пикейным покрывалом кровать и, склонив голову набок, вздохнула:

– А ты ведь не замужем. Мужчина-то хоть есть?

Полина смутилась и опустила голову.

– Да говори, не бойся.

– А я и не боюсь, – повела плечами домработница. – Есть, вроде как.

– Что это за «вроде как»?

– Ну так, Аурика Георгиевна, для здоровья, – с неожиданной открытостью ответила Полина и, заявив о себе как о женщине, почти сравнялась с Прекрасной Золотинкой в правах.

– Это хорошо, – одобрила ответ Аурика.

– Ну, не знаю, плохо иль хорошо. А все равно надо.

– Надо, – печально согласилась с ней Аурика. – Слушай, Полина, а если я попрошу тебя остаться, останешься?

– А хоть бы и останусь, – на удивление быстро продемонстрировала свою готовность к примирению обиженная хозяйкой работница.

– У меня же характер плохой, – напомнила ей Аурика.

– Так у вас он всегда такой, а то я не понимаю. Зато вы не жадная.

– Ты ж сказала, что больше могла бы зарабатывать?! – ввернула Аурика, намеренно оттягивая момент, когда ей придется сделать домработнице очередное предложение, а потом скрепить договор рукобитьем.

– Могла бы. Но вроде и вы с Михаилом Кондратьевичем не обижаете.

– Я прибавлю тебе пять рублей. Согласна?

– А чего ж не согласна?

– Но характер у меня не изменится, Полина. И работы меньше не будет.

– Так это понятно. Что ж, в первый раз, что ли?

– Ну… прости уж меня тогда.

– Да ладно вам, Аурика Георгиевна, – запричитала Полина. – Разве ж я жалуюсь? Ну, с кем не бывает. Покричала – остыла. Все равно ж вы – человек хороший. Добрый. А то, что нервная, так это понятно. Мыслимое дело: женщине столько работать и все в этих ваших институтах. И там дергают, и сям дергают, и домой придешь – беспорядок всякий. Полина недоглядела. Да и не могу я без вас. Столько лет… Девчоночки-то – как свои. Все ведь на глазах выросли. А уж Михал Кондратьевич – что за человек! Так что, как ни гоните – сама не уйду. Если уж только самолично сундук соберете – и вон, за порог.