Да. Нет. Не знаю

– Гонишь холопку, барин? – поднималась со стула величественная Аурика и хмурила свои соболиные брови. – Али не угодила? – басом вопрошала она и тяжело шла к двери, не смея обернуться, потому что знала, как тот будет грызть подушку или костяшки пальцев, пока не приедет осунувшаяся Алечка и не поставит ему долгожданный укол. Непонятно, из каких соображений, но профессор отказывался от обезболивающего, хотя оно было ему показано несколько раз в день. И только тогда, когда боль «разрезала» его бедное тело напополам, в виде исключения он позволял ввести ему лекарство, приносящее временное облегчение. Вскоре исключения превратились в закономерность, и сестры потребовали от Альбины Михайловны срочно обучить их этому нехитрому искусству. «Нет! – тут же запретила Аурика любую образовательную деятельность, мотивировав это тем, что никого не допустит к своему Коротичу. – Достаточно нам и Альки. Еще не хватало, чтобы девчонки мужику уколы ставили!»

«Какая разница кто», – хотела опротестовать материнский вердикт Наташа, но под нажимом Алечки быстро успокоилась вместе с остальными сестрами. Единственной, кто никак не мог смириться с происходящим, стала Полина, специально поехавшая в родную деревню к знаменитой травнице Онисье.

– Разрешите, Аурика Георгиевна, – слезно молила она хозяйку, наивно полагая, что народные снадобья отменят приговор официальной медицины.

– Поля, – смотрела на помощницу сухими, словно обезвоженными совсем глазами Аурика. – Все бесполезно. Аля колет Мише морфий. На что ты надеешься?

– Надеяться никогда не грех! – изо всех сил сопротивлялась очевидному Полина и ссылалась на какие-то брошюры, приобретенные ею на книжных развалах: «Как победить рак?», «Рак излечим» и т. д. – Поеду к тетке Онисье, спрошу. Хуже ведь не будет!

– Как хочешь, – устало отмахивалась от беспокойной домработницы Аурика Георгиевна и, глотнув чаю, шла к мужу в комнату.

Из деревни Полина вернулась окрыленная, словно в храме побывала.

– Вот, – протянула она хозяйке наполненную каким-то зелено-коричневым прозрачным раствором склянку.

– Что это? – безэмоционально поинтересовалась Аурика.

– Болиголов, – объявила Полина. – Верное средство. Стольких людей к жизни вернул, мне тетка Онисья рассказала. Кровь чистит. Но – яд! По каплям пить надо. От одной до сорока, а потом – вниз. И так три курса.

Аурика Георгиевна посмотрела на домработницу, как на полоумную, и покрутила пальцем у виска:

– Сама иди к нему. Уговаривай.

Уговаривать профессора не пришлось. Он легко согласился принимать чудо-средство, понимая, что скоро умрет. Но мысль о том, что Полина ради него ездила к себе в деревню, к какой-то травнице, настолько его умиляла, что он сопротивляться не стал и послушно открыл рот для первой капли.

– Тошнить может, – предупредила его Полина. – Тетка Онисья сказала.

– Ну, это Мише не страшно, – встряла в разговор Аурика. – Он у нас натренированный, – выдавила она из себя улыбку.

– Но потом пройдет, – пообещала Полина. – Пострадать надо.

Услышав это «пострадать надо», Аурика Георгиевна чуть не швырнула в голову домработнице поильник. Последние несколько дней страдания профессора были столь очевидны, что она взяла грех на душу и попросила бога о скорой смерти для мужа.

– Когда это закончится? – надтреснувшим голосом пытала она временно переехавшую к ним Алечку.

– Скоро, – обещала врач и переглядывалась с Натальей.

– Лерка к деду рвется, – обронила она сестре.

– Так пусти, – посоветовала ей Наташа.

– Напугается, боюсь. Когда Ге хоронили, она наотрез идти отказалась.

– Аль, Лерка – не малый ребенок. Ты ее от чего охраняешь? От жизни? Так она ее в любом месте достанет.

– Я знаю, – согласилась Аля. – Но мне страшно. А не пустишь – всю жизнь вспоминать будет.

– Знаешь, Аль, ты меня прости, но я, правда, не понимаю: что в голове у твоей дочери творится? Как бы это мне в шестнадцать лет Аурика что-то могла запретить?! Неужели бы я стала слушать? Тем более в такой ситуации!

– Ей еще нет шестнадцати, – попыталась оправдать свою дочь Альбина.

– Ну и что? Ты хочешь, чтобы она от всего голову в песок засовывала. Ты что, не понимаешь: ей жить скоро страшно будет. Ты ее от всего ограждаешь! Зачем?!

– Ну, что ты на нее кричишь? – вступилась за дочь Аурика Георгиевна. – Вот заведи своих и воспитывай. Тогда я на тебя посмотрю.

Наталья Михайловна открыла было рот, чтобы ответить матери, а потом вспомнила, по какому поводу сыр-бор, и удержалась.

– Алька, – через какое-то время вернулась к обсуждению Аурика, и ее интонация напоминала интонацию человека, выходящего из гипноза. Говорила она медленно, как будто вспоминала нужные слова. – Пусть Лера придет. Правда, Миша не хотел, но я думаю, он это специально… Просто не хочет, чтобы она его таким видела.

Больше ничего обсуждать не стали. Никогда в доме Коротичей не было столь миролюбивой атмосферы, как в эти дни. И только Полина вносила определенную сумятицу в души измученных ожиданием смерти профессора женщин, потому что все время твердила, что будет лучше: «Вот увидите, что будет…»