Да. Нет. Не знаю

– В курсе, – пробурчал барон. – Моя дочь, кстати, тоже.

– И как?

– Что как?

– Вас устраивает ваша дочь?

– Более чем, скажу я вам.

– Вот и меня моя жена тоже устраивает, – рассмеялся Коротич и ласково погладил дочь по голове. – Хотя характер у нее… Извините, все-таки дурацкий.

– Не буду спорить с очевидным, – согласился Одобеску и тут же добавил в защиту своей Прекрасной Золотинки: – Но это ничего не меняет.

– Абсолютно ничего, дорогой Георгий Константинович! – торжественно произнес Миша и аккуратно опустил девочку на пол: – Правда, Наташка?

– Нет, – привычно ответила та и попыталась залезть обратно.

– По-моему, дорогой зять, вы ее очаровали, – подметил Одобеску значительные перемены в поведении внучки.

– Я старался, – признался Миша и несколько раз поцеловал дочь в макушку, на что та обернулась и чмокнула отца прямо в нос. Получилось смешно – Коротич хихикнул, Наташка вытерла ему нос и погладила лицо.

– Миша, – любуясь, назвала девочка отца по имени.

– Миша, – повторил Коротич и сглотнул вставший в горле комок, потому что этой минуты он ждал почти месяц, с момента Наташкиного переезда в родные пенаты из гостеприимного дома в Спиридоньевском переулке, который она, судя по всему, и считала своей настоящей родиной.

– Я вас поздравляю, Миша, – с завистью произнес Георгий Константинович и засобирался домой.

– Подождите, – попросил его зять. – Скоро обедать – оставайтесь.

– Нет, друг мой, – отказался Одобеску и назвал истинную причину: – Зависть испортила мне аппетит. Еще час назад это кудрявое создание демонстрировало по отношению ко мне неподдельный интерес, а сейчас оно вообще не смотрит в мою сторону. Что значит – женщина!

– Не завидуйте, Георгий Константинович, – улыбнулся ему Коротич. – Мы ведь с вами не конкуренты, мы с вами – коллеги, потому что служим одному делу и имеем один интерес.

– Два, – поправил его дед-завистник.

– Три.

– Точно – три! – ахнул Одобеску, вспомнив о новорожденной Алечке.

– Иди, поцелуй своего Ге, – обратился Коротич к дочери и, спустив с колен, легко подтолкнул по направлению к тестю. Наташка, вопреки обыкновению, сопротивляться не стала. Подошла к деду, серьезно посмотрела тому в лицо и встала на цыпочки, задрав голову.

Георгий Константинович воспрял духом, подхватил внучку на руки и, расцеловав, поставил на место.

– Наташка, чудо мое! Касаточка, – запел Одобеску. – Ты придешь ко мне в гости?

– Нет, – по привычке произнесла девочка и снова потянулась к деду.

– Вот видите, – удовлетворенно отметил Георгий Константинович.

– Вижу, – в который раз хмыкнул Миша. – И сразу хочу вас предупредить: вам, дорогой тесть, нечего беспокоиться, потому что отличительной чертой рода Коротичей является преданность. Правда, Наташка?!

– Нет, – с готовностью ответила та и помахала деду ручкой. Туманные материи взрослых разговоров ее явно пока не интересовали.

– Золотинка права. Она ваша, – не без уныния повторил Одобеску, даже не предполагая, что этой фразой узаконил классическое для многих семей распределение потомства по двум лагерям: маминому и папиному.

* * *

Но в случае с Коротичами традиционный сценарий оказался подвержен принципиальным изменениям. Все девочки, а их в итоге получилось четыре, рождались похожими на отца, как две капли воды: маленькие, голубоглазые, с белесыми, еле заметными бровками, между которыми располагалась закрепившаяся еще внутриутробно складочка. Но к полуторагодовалому возрасту их внешность разительно менялась. Светлые жиденькие волосенки благополучно покидали девичьи головы, и взамен них появлялись жесткие, как проволока, черные завитки, больше напоминающие волосяной покров негроида, нежели европейца. К двум с половиной годам кудри приобретали какую-то особенную пластичность и кокетливо падали на девичьи плечики черноголовыми змейками. Это было очень красиво, и на счет великолепной Аурики зачислялся очередной балл со знаком «плюс».

Примерно те же процессы происходили с бровями и с цветом глаз. К трем годам каждая из девочек превращалась в обладательницу бархатных очей цвета переспелой вишни и соболиных бровей, расстояние до которых было прочерчено стрелами густых и загнутых ресниц. «Это – тоже мое!» – заявляла Аурика Георгиевна и победоносно осматривала свое потомство, с удовольствием отмечая отсутствие сходства с отцовской внешностью.