Да, это было...

Меня увели в КПЗ. Камера с нарами без окна. Капитальная стена выходила на проспект Ленина. В камере находилось шесть заключенных, которые прошли судебное следствие. Среди них оказался Аркадий Васильевич Ефремов. Он со слезами бросился мне на шею и объяснил свое поведение на очной ставке. Целый год он стойко держался и не соглашался подписывать провокационные протоколы. Дня три назад он заявил Ерману, что ему все надоело, что он хочет умереть и согласен подписать все, что ему предлагают. На мой вопрос, действительно ли ему говорил Федораев о моей вербовке в контрреволюционную организацию, Ефремов ответил, что такого разговора у него с Федораевым никогда не было. Ерман его убедил, что такие показания будто бы дал сам Федораев.

Когда число прошедших «судебное следствие» достигло 10 человек, нас по одному стали выводить в зал суда для заслушивания приговора. Осужденных к смерти уже никто не видел. Их уводили в подвал помещения, о котором говорил В. В. Каоугаль. Вход в подвал был выстлан коврами. Когда пришла моя очередь, меня быстро ввели в зал, и Зарянов приступил к оглашению приговора. Я признавался виновным по всем статьям обвинительного заключения. Мой слух уловил единственное фактическое обвинение: я так вел капитальное строительство на предприятиях треста, что вызвал пожары на рудниках. За весь год ни один следователь об этом и не заикнулся. Не было этого и в обвинительном заключении. А вот в приговоре этот «факт» оказался доказанным. Приговор: 12 лет тюремного заключения, 5 лет поражения в правах, конфискация имущества. При выходе из зала суда обвинительное заключение изъяли.

Ночью всех перевезли в городскую тюрьму. Поместили в камеру, которая была вспомогательным помещением и не имела в двери традиционного волчка. Стояли жаркие душные дни и ночи. Мы изнемогали в непроветриваемом помещении. Многие заболели. У меня вся спина покрылась сыпью (потница). Спали вповалку на полу.

Рядом со мной лежал М. К. Степанченко, с которым мы встретились вторично. Он спросил: «Кто это плакал и обнимал тебя в камере КПЗ?». Я ему рассказал о трагической гибели А. В. Ефремова. Был в числе осужденных к 12 годам тюремного заключения и главный инженер ОКСа Лёвихинского рудоуправления Труфанов. Познакомился с Володей Бубновым, бывшим секретарем Пермского горкома ВЛКСМ, которого и в тюрьме не покидала комсомольская жизнерадостность.

Началась отправка осужденных Военной Коллегией в стационарные тюрьмы. В сентябре 1938 года пришел и мой черед.

7 января 1969 года.

Еще один год разменял. В октябре 1968 года при обкоме ВЛКСМ создан совет ветеранов партии, комсомола, войн и труда. Мне поручено руководить секцией ветеранов труда. Общественная деятельность, включая выступления с докладами в молодежных организациях, отгоняет мысли о старости. А она идет. Никуда не денешься. В связи с 50-летием комсомола ЦК ВЛКСМ наградил меня почетным юбилейным знаком.

В один из сентябрьских вечеров 1938 года в камеру явился конвой для этапирования оставшихся осужденных. Вызывали группами по 8–10 человек, проверяли по спискам и в военном фургоне увозили на железнодорожную станцию Свердловск, где и водворяли в арестантский вагон. Маневровый паровоз повел вагон на прицепку в хвост поезда Свердловск — Ленинград. Обитатели арестантского вагона между собой не общались. Купе закрывались плотным материалом, чтоб не было видно, кого проводят в уборную. При посадке снабдили хлебом и селедкой на все время пути.

На станции Званка вагон отцепили и только через сутки прицепили к мурманскому поезду. Куда нас везут? Степанченко работал в Мурманской области и безошибочно определил — на Соловки. И действительно, вагон по железнодорожной ветке подали на пристань Попов остров. После длительной стоянки заключенных погрузили на морской катер «Слон» (Соловецкий лагерь особого назначения).

Тяжело было проходить к катеру мимо стоявшего у пирса немецкого лесовоза с фашистской свастикой на борту. Команда глазела на нас, идущих под конвоем.

Часа два шел катер к Соловкам. Мрачные стены кремля наводили уныние. Холодный, сильный ветер мешал двигаться. Степанченко совсем обессилел и не мог идти. Пришлось взять его багаж.