Да будем мы прощены

Сперва случается авария, потом происходит это. Происходит не в ночь инцидента, не в ночь, когда мы все навещали Джорджа в больнице. Все происходит на следующую ночь, после того, как Клер просит меня не оставлять Джейн одну, после того, как Клер улетает в Китай. Клер в командировке, Джордж в хреновом состоянии в больнице, и тогда это происходит. То, что никогда не должно было бы произойти.

Вечернее посещение больницы оказывается неудачным. По причинам, нам неясным, Джордж заперт в обитой мягким палате, руки привязаны к телу. Мы с Джейн по очереди заглядываем в глазок. У Джорджа вид жалкий. Джейн просит, чтобы ее к нему пустили. Сестра ее предостерегает, но Джейн настаивает. Она входит к Джорджу, зовет его по имени. Джордж поднимает голову, смотрит на нее. Она отводит волосы с его лица, вытирает нахмуренный лоб, и он на нее бросается, прижимает своим телом и кусает, кусает, в лицо, в шею, в руки, кое-где прокусывая кожу до крови. Вбегают санитары, его оттаскивают. Джейн отводят вниз и обрабатывают раны в приемном покое – промывают, перевязывают. Делают какой-то укол, вроде вакцины от бешенства.

Мы возвращаемся в дом. Джейн разогревает низкокалорийное печенье, я поливаю его обезжиренным мороженым, она сбрызгивает бескалорийными взбитыми сливками, а я оживляю шоколадной крошкой. Мы едим молча. Я выношу мусор и снимаю одежду, в которой хожу уже не первый день, – надеваю его пижаму.

Я обнимаю Джейн. Просто в утешение. Я в его пижаме, Джейн полностью одета. Не думаю, что случится что-нибудь. «Прошу прощения», – говорю я, не зная, что говорю, и она припадает ко мне, руки на боках, и юбка слетает вниз. Джейн притягивает меня к себе.

Был момент, когда я чуть не рассказал Клер про День благодарения. Я даже попытался ей рассказать как-то ночью после секса, когда мы были особенно близки. Стоило мне начать, Клер села, выпрямилась и плотно завернулась в простыню. Я сдал назад, не стал говорить, как все было. Поцелуй я опустил, только что-то сказал насчет того, как Джейн прошла мимо впритирку.

– Ты стоял у нее на пути, она пыталась пройти мимо и тебя не потревожить, – сказала Клер.

Я не стал упоминать, что почувствовал, как головка члена трется о бедра моей невестки и как сжимаются у Джейн ляжки.

– Только ты мог подумать, что она с тобой заигрывает! – с отвращением произнесла Клер.

– Только я, – повторил я. – Только я.

Джейн притягивает меня к себе, бедра у нее узкие. Моя рука лезет ей в трусы. Новые джунгли. Джейн вздыхает. Ощущение от нее, от интимной мягкости, невероятно. И я думаю, это же не на самом деле?

Она припадает ко мне ртом, рукой тянется за каким-то кремом, он сначала холодный, потом теплый. Она меня гладит, глядя мне в глаза. И снова припадает ко мне ртом, и невозможно сказать «нет». Она стягивает с меня пижаму, быстро оказывается на мне, скачет верхом. Я взрываюсь.

Весь в ее аромате, но слишком на взводе, чтобы идти в душ или спать в их кровати, я жду, пока она заснет, и только тогда спускаюсь вниз, в кухню, и моюсь жидкостью для посуды. Я в кухне у моего брата в три часа ночи отмываю член у него в мойке, вытираюсь полотенцем с надписью «Дом, милый дом». Утром это происходит опять, когда она обнаруживает меня на диване, и еще раз днем, после поездки к Джорджу.

– Что у тебя с рукой? – спрашивает Джордж, заметив повязки. Он снова в своей палате, о предыдущем вечере ничего не помнит.

Джейн начинает плакать.

– Ужасно выглядишь, – говорит он. – Отдохнула бы, что ли.

– Ей нелегко пришлось, – говорю я.

В этот вечер мы открываем бутылку вина и снова делаем это – медленно и осознанно.

Его выпускают из больницы, или, что вероятнее, он просто сам решает уйти. Необъяснимо, но ему удается уйти незамеченным посреди ночи. Джордж приезжает домой на такси, расплатившись деньгами, которые он нашел на дне кармана. Ключи найти не удалось, поэтому звонит в звонок, и собака отвечает лаем.

Может, это я и слышал – как собака лаяла.

А может, он не звонил, а собака не лаяла. Может быть, Джордж взял запасной ключ из-под фальшивого камня в саду у двери и, как взломщик, молча вошел в собственный дом.

Может быть, он взошел по лестнице, думая, что залезет сейчас в свою постель, но его место было занято. Не знаю, как долго он стоял. Не знаю, долго ли Джордж ждал перед тем, как взять лампу с тумбочки со стороны Джейн и врезать ей по голове.

Вот тогда я и проснулся.

Она кричит. Одного удара оказывается мало. Она пытается встать, а лампа даже не разбилась. Джордж смотрит на меня, снова хватает лампу и бьет с размаха. Фаянсовая ваза – основание – разлетается вдребезги о голову Джейн. Меня в кровати в этот момент уже нет. Джордж отбрасывает в сторону оставшийся в руке осколок – по пальцам стекает кровь, – берет телефон и бросает его мне.

– Вызывай, – говорит он.

Я стою с ним лицом к лицу, в его пижаме. Мы одинаковы, как отражения, у нас одни и те же жесты, одинаковые лица – фамильный подбородок, отцовский лоб, – одинаково неуживчивые характеры. Я таращусь на него, не представляя, как все дальше раскрутится. Тревожный булькающий звук напоминает мне, что надо звонить.