Он кладет руку на ее колено. Елена вздрагивает, но не отстраняется, продолжая упоительные ласки. Тайлер прижимает девушку еще крепче, а его рука скользит все выше и выше… Девушка резко сжимает ноги… Тогда Локвуд убирает руку и кладет ее на бедро…
— Постой, — прошептала она, кладя свою ладонь на его руку и прерывая страстное уединение.
Девушка делает глоток воздуха, выпрямляется и, убирая руку Локвуда, хватается за кружку чая. Ей надо было перевести дыхание.
Она была влюблена в Локвуда, на самом деле. И ей нравилось его внимание. Ей нравились эти ощущения, этот ток по всему телу и полумрак, творящийся вокруг. Она прекрасно понимала, что подобного не избежать, но вдруг резко осознала, что большей близости не хочет. Не то, чтобы она не готова к ней, нет. Просто не хочется. Просто страсть не накрывает с головой.
И вот открывается другая грань идеальной Мальвины — любит она по-своему, не в общепринятом смысле. Девушка ставит кружку на стол.
— Прости, я не хотела тебя обидеть, но пока что не могу, Тай.
Локвуду тоже не стоило сильно давить. Но делал он это не потому, что желал уже сегодня вечером видеть ее в своей постели… Он лишь убедился в своем предположении: Елена Гилберт не поддается власти.
Зато легко поддается гневу… К счастью, об этом Локвуд не знал.
— Это ты меня извини, — произнес он, чувствуя дикую досаду. Девушка, в которую он влюблен, не может ответить взаимностью. Или прошло, и правда, слишком мало времени?
Елена развернулась к парню, схватила его за руки так сильно и так неожиданно, будто сейчас собиралась сказать, что у нее рак последней степени и жить ей осталось буквально несколько дней.
— Я не не пренебрегаю тобой. Просто в моей голове столько всего происходит, что водоворот этих мыслей служит чем-то вроде… Не важно, просто я не могу так быстро переключаться, понимаешь?
Локвуд кивнул. Объяснение Елены показалось ему убедительным, но от своей версии объяснения он не отказывался.
— Ты обижаешься?
Тайлер улыбнулся. Он предпочел отогнать все тревоги, позволив себе быть эгоистом. Если Елена так сдержанна с ним, то других вообще должна шарахаться.
— Нет, Мальвина, — заверил он девушку, доставая деньги и расплачиваясь за ужин. — Пойдем, я отвезу тебя домой.
И, поднявшись, он протянул руку девушке. Елена с облегчением выдохнула и, вложив свою руку в руку парня, решительно поднялась.
Они оба были неправы. Оба совершали самую главную ошибку — держали в секрете свои мысли. Если бы не эта чертова недосказанность, если бы не самоуверенность и не эгоизм — Тайлер бы не полез на рожон в этот вечер, Елена бы не встретила Добермана на следующий день…
Но человек глуп и напыщен. Это ведет к необратимости.
2.
Она танцевала в свете софит в центре танцпола под быструю музыку. Яркие прожектора, освещающие ее, быстро мигали, не позволяя в полной мере насладиться будоражащими танцами. Девушка в ярком и коротком топе и в джинсах сейчас приковывала внимание. Было чувство, что эту заядлую танцовщицу долгое время держали на цепи, и вот спустя годы после долгого заточения, наконец, выпустили… Сумасшедше, привлекательно.
Многие думали, что она под действием каких-то лекарств, многие пытались этим воспользоваться и увлечь танцовщицу… Но Бонни Беннет сходила с ума не из-за наркотиков. Она как никогда чувствовала себя живой и свободной. Ей было плевать, что о ней подумают, ей было плевать, что ее ожидает завтра… Сегодня она хотела вдыхать воздух полной грудью, чувствовать пульсацию и, растворяясь в виски, не думать о том, что порой родные отцы могут стать палачами и судьями…
Бонни Беннет, такая нежная и красивая, сейчас выглядела воинственной и бесстрашной. Она развлекалась в этом клубе уже несколько часов до такой степени, что перестала чувствовать боль в ногах и слышать звук собственного голоса. Она потеряла ход времени, она потеряла себя в чокнутом темпе и сумасшедшем ритме. Она подходила к барной стойке, «давила вискарь» и снова возвращалась на танцплощадку. Здесь ее никто не знал, здесь никто не тыкал ее носом в ее слабости, как какого-то слабого котенка. Здесь не было правил и ограничений. Здесь не существовало неравноправия женщин, абсолютной власти мужчин и насилия.
Здесь Бонни Беннет была собой.
Она танцевала под ту же музыку, под которую когда-то дрался Сальваторе. Видимо, этот трек стал шлягером и сейчас крутился на всех вечеринках и сборищах. Не важно. В клубах ты не задумываешься о подобных мелочах, ты даже не вслушиваешься в музыку: просто двигаешься под мелодию, умоляя, чтобы следующая композиция была быстрее предыдущей, чтобы это никогда не заканчивалось, чтобы эти мигающие огни и пляшущие тени на стенах въедались в память и сознание озлобленными псинами.