d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Локвуд допил бутылку портвейна. Громкая музыка оглушала, но Тайлеру было не впервой привыкать к такой громкости, он уже приспособился, ему даже нравилось, что он слышал все не очень четко после таких глобальных вечеринок. Тайлер сидел в окружении сексуальных и притягательных девушек и верных друзей. Все были в угаре, кроме Добермана (кличка одного из приятелей Локвуда). Доберман вальяжно расположился на кресле с бутылкой виски, смотрел на танцовщицу «гоу-гоу» и явно не слышал громкой музыки клуба. Локвуд оттолкнул очередную пустышку и придвинулся к своему другу, пощелкал пальцами перед лицом, и Доберман подал «признаки жизни». Он устало и бесстрастно посмотрел на Тайлера. Локвуд достал из кармана пакетик с белой пылью и с улыбкой на лице протянул его другу. Доберман усмехнулся, но перевел взгляд снова на танцовщицу, так и не прикоснувшись к тому, от чего «торкнет и будет похуй на все проблемы». Тайлер встал, бесцеремонно выгнал девушек, сидящих подле его унылого товарища, как назойливых и глупых котят, а потом уселся рядом. Несколько минут Локвуд с тупой улыбкой просто пялился на друга, ожидая какой-то реакции. Это напоминало одну из сцен фильма «Невезучие». «Просто Квентин» и его молчаливый товарищ, Руби, сидящие в одной камере по воле случая. Доберман, ровно как и герой Жана Рено из этого фильма, не реагировал на пристальный взгляд в свою сторону.

— Грустишь?

Этот вопрос Тайлер задавал постоянно, и Добермана он выводил из себя. Самый тупой вопрос, который вообще можно было задать.

— Из-за нее? — продолжил Локвуд, указывая на танцующую девушку. — Послушай, что я тебе скажу.

Они сидели в VIP-ложе, поэтому можно было не кричать во весь голос, а разговаривать спокойно. Прожекторы мигали уже не так часто, однако сердце клуба все еще билось с прежней рьяностью и свирепостью. Доберман глядел на танцовщицу, не чувствуя ни депрессии, ни тоски. Словом, он не грустил, как считал Тайлер.

— Нет никакой любви, чувак, и не надо из-за этого париться, — Тайлер был начитанным парнем, но без сленговых словечек обойтись не мог. Возможно, если бы он хотя бы в речи был более деликатным — к нему бы и относились лучше. — Любовь — это пустота, фикция, прах, пепел — называй тем словом, которое тебе больше нравится. Любовь — лишь красивое название для плотских утех. Это слово придумали поэты и попы, чтобы маленькие детки не знали, какими гадостями по ночам занимаются их родители. Знаешь, я однажды говорил с одним полицейским… Сейчас уже даже не вспомню как его зовут… Он сказал мне, что любовь живет три года. Вся эта бекбедеровская** галиматья, которой полнится Интернет, слегка подзаебала, не находишь? Вообще-то любовь будет длится ровно столько, сколько ты будешь желать свою партнершу, вот и все… А все эти слова про платонические высокие чувства и чистую любовь — лишь пустословие. Мне очень нравятся в этом отношении «Темные аллеи»***. Вообще-то я не любитель классики, но в том сборнике очень четко и откровенно все описывается.

— Да? — произнес Доберман после некоторого молчания. Он сделал глоток портвейна и внимательно посмотрел на своего собеседника. На шее Добермана все еще красовался рубец, вызывая ассоциации с жабрами. Мерзкими, слизкими жабрами, покрытыми волдырями. Неприятное зрелище, но постепенно привыкаешь и к замкнутости Добермана, и к его уродливому шраму, и к тому, что этот человек никогда не разбрасывается словами. — А как же сумасшествие, доведшее Джульетту и Ромео до смерти?

— Ой, да брось. Это сказка, а не реальная жизнь. Нет любви и никогда не было. Это просто сказка для взрослых; нашему отчаянному миру нужна мотивация, чтобы не подыхать каждый день. Нет любви. Есть симпатия, есть влечение.

— А почему же тогда люди следуют друг за другом? — не унимался Доберман. Во взгляде этого парня всегда появлялся этот странный блеск, который порой пугал самого Локвуда. Нехороший, какой-то пугающий блеск. Иногда Тайлеру казалось, что человек, сидящий рядом, имел способность проникать в чьи-то мысли. От этого взгляда внутри что-то переворачивалось. Казалось, что если ты продолжишь говорить с Доберманом — полностью примешь его точку зрения.

Локвуд решился продолжить.

— Фанатизм, — ответил он довольно бодро и непринужденно. — Под фанатизмом сокрыто много факторов: страх остаться одному, желание обладать именно этой девушкой, собственники и собственницы, сумасшествие, маниакальное влечение, психические расстройства. Понимаешь, все дело в человеческой психологии, вот и все. Не существует любви. Есть лишь фанатизм.

Доберман усмехнулся и снова перевел взгляд на танцовщицу. В свете прожекторов (красных, синих, зеленых, желтых) шрам на шее становился еще более уродливым. Локвуд тоже залил в свою глотку спиртное и, вальяжно расположившись в кресле, продолжил: