d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Бонни слушала Ребекку всю ночь, слушала ее, пока татуированная девушка рисовала буквы на руке. И не было ни усталости, ни сонливости. Беннет удивлялась, как могла быть такой слепой? Как могла не замечать того, о чем говорит Майклсон? Почему она раньше относилась с пренебрежением к столь важным вещам? Девушка дотронулась до татуировки. Бонни думала о том, что нельзя быть фанатиком какой-либо идеи. Фанатичность всегда порождает сумасшествие, и достаточно вспомнить историю, чтобы убедиться в этом.

Но фанатичность также выступает в роли стимулятора, в роли стимулятора к каким-либо действиям. И чем сильнее фанатичность, тем рьянее желание что-то изменить, тем более бесстрашным становится человек… А когда достигаешь цели, то можешь спокойно погибнуть, зная, что что-то ты попытался изменить в этом мире.

Беннет вновь взглянула на Елену. И только сейчас она почувствовала некое презрение к своей подруге. Сколько можно жить в иллюзорном мире? Терпеть унижения? Читать гребанные и никому ненужные книги? В конце концов, пора что-то менять, пора бороться за какие-то идеи, ведь когда это делать, если не в пору буйной молодости? Но пассивной оказалась не только Елена, но и другие одногруппники. Они напоминали назойливых мух, которые угодили в кисель и сейчас, устав барахтаться, просто сдались. Медленно-медленно подыхают. Елена что-то писала, однако Бонни, казалось, не слышит звук голоса лектора, в ее голове звучит лишь голос Ребекки: усыпляющий, спокойный, тягучий… Голос Ребекки и звук метронома… Может, это и не реальность вовсе? Лишь гипноз? Бонни взглянула на буквы, а потом, подсев ближе к подруге, решила задать самый главный вопрос на сегодняшний день:

— Я хотела спросить, — произнесла девушка как можно тише, — как ты думаешь… Можно ли совершать безумные поступки?

Елена перестала писать, перевела взгляд на подругу. Гилберт была спокойной и нисколько не изумленной. Она привыкла к странностями своей подруги, хоть Бонни редко спрашивала о чем-то глобальном. Что же с ней случилось за эту неделю?

— По-настоящему безумные, — продолжала Беннет. — Ты же читаешь свои книжки… Что об этом думают авторы этих сопливых романов?

Елена отложила ручку и, оперевшись на спинку стула, внимательно посмотрела на подругу. Гилберт решила не ковыряться в душе подруги, не спрашивать в чем дело и не вдаваться в подробности.

— Только совершая что-то безумное, мы живем, так говорят они.

— А что скажешь ты?

— Безумство всегда болезненно.

В голове Бонни звучала нехорошая, тревожная мелодия. Она навевала нехороший образ: кто-то умирает, мучительно и болезненно. Вокруг этого человека собралась толпа поистине скорбящих, ведь если этот НЕКТО сейчас умрет — жизнь остановится, в мире воцарится хаос. Все было в мрачных тонах, а шторы комнаты, в которой находился человек, были плотно задвинуты. На полу — много разводов крови. Кого-то вдруг стошнило. Кровь, блевотина, слезы, вонь — ужасно просто. Но Бонни знала, что этого человека можно спасти… Просто надо подумать как.

Образ исчез, осталась только мелодия.

«Жизнь — это не поиски себя. Жизнь — это создание себя»****, — пронеслось в ее голове. Бонни не могла вспомнить, где слышала эту фразу, да это и не было важно. В конце концов, не она первая, кто развлекается весьма необычными способами. И это нельзя назвать развлечением.

Это борьба. Борьба за права женщин, а борьба, — как и безумство, — всегда болезненна.

— А как ты считаешь? — спросила Бонни, глядя на татуировку. — Можно ли умереть ради безумства?

Елена взглянула на подругу и тут же заметила символику. Движение «NCF» становилось все более популярным, и Елена слышала о нем не раз, знала, каким идеям преданы его участники. Гилберт взглянула на подругу, увидела, что та зачарованно смотрит на свою татуировку и… Девушка решила не усложнять: ведь Бонни имеет право увлекаться тем, чем пожелает. Гилберт решила сделать вид, что она ничего не поняла.

— Можно ли отказываться от… себя ради чего-то безумного?

— Нет, — ответила девушка, вновь начиная записывать лекции. — Но в жизни всегда все происходит по-другому.

И вновь появился образ. Человек умер, но Бонни больше не чувствовала тоску. И ей было все равно на скорбящих, рядом стоящих людей. Беннет знала, что хочет попробовать все в этой жизни. Беннет знала, что теперь не будет случайных «перепихов» в туалетах клуба, не будет и самих клубов.

Будет лишь борьба. Будут лишь «Новые дети свободы». Будет Ребекка Майклсон. Будет лишь игра…

Бонни Беннет, девочка с перспективным будущим из благополучной семьи, почему же ты продала душу Дьяволу? На что сдалось тебе это бесполезное феминистское движение? Зачем тебе бороться за матриархат, если он никогда не будет воплощен в реальную жизнь? Зачем?