#crap

Адам Манцевич #crap

Я лицом к лицу с неизвестностью,

мой фильм ужасов прорвётся на экраны.

У меня есть один дерзкий замысел,

он мой, только мой.

(с) Игги Поп

#досье Анатолия Люсина …

Я был под «джефом», конечно, когда решил стать писателем; я переехал в Россию, в Санкт-Петербург, и долгое время жил в Центральном районе, в доме, чьи окна выходили прямо на Обводной канал, по вечерам, около которого, обдолбанные метедрином 17-ти летние «винишко-тян», – падали вниз с бетонных ступенек на покрытый каменной брусчаткой берег, разрезая себе руки осколками от разбитых бутылок; я вынес всю технику и мебель на помойку, у дома, перекрасил стены в розовый цвет, и закрылся с ящиком «Жигулевского», ящиком консервированного рисово-томатного супа и амфетамином, потерявшись во времени и построив свой эзотерический Мачу-Пикчу… Когда я понял, что происходит и сколько времени прошло, я уже окончательно стал частицей пыли, мертвой электрической клеткой, так пасторально уснувшей за осенним окном …

Я вырос в Минске, но я ненавижу этот город. Именно в нем сосредоточено все самое провинциальное, что осталось от Страны Советов. Жизнь там, словно старая монохромная кинолента про спившихся некогда обаятельных интеллигентов. Это не город, это музей поддержанного прошлого …

В молодости я был панком; рок-энд-ролл, тогда был в мейнстриме, а панк-рок, как наиболее радикальное ответвление рок-энд-ролла, привлекало меня куда больше постсоветского инди рока; я знал практически наизусть все тексты песен «Ляписа Трубецкого» и «Республики» … Я рос в образцовой семье, мой отчим преподавал историю в институте культуры, а мать работала учителем русского языка в Средней школе, мой дед по маминой линии писал картины и продавал их за бешеные деньги коллекционерам Бомбея; поэтому бунтовать я стал из за сытой и нудной жизни, которая извращала мою персональную идею, словно потерянное попусту время …

Мне нравится Берроуз, я постоянно перечитываю его «Голый Завтрак», он гений, мастер одного слова. Берроуз непременно должен был родиться, и преодолеть все, что преодолел, для того, чтобы наполнить наши постные души своим клюквенным соком интеллектуальной проповеди, накормить нас своей ритуальной спермой неопсиходелических образов …

Мое детство было наполнено религией, Библию я прочитал в семь лет, и множество, раз заучивал из нее псалмы и притчи на латыни, пересказывая потом в школе и околокриминальным соседским ребятам со двора; мой дед по линии отца был католиком, и он постоянно возил меня в Краков на различные католические праздники, хронологию и даты которых, я до сих пор помню наизусть …

Однажды я переспал с матерью своего лучшего друга. Обычная история в 17 лет. Это было после Рождества, она пригласила меня переустановить ей какую-ту программу на компьютере; когда я пришел, она встретила меня в прозрачном халате на голое тело, это был эзотерический опыт первой сексуальной любви. Самое забавное, что когда я незаконно и неумело ласкал бархат ее возбужденного тела, пытаясь что-то спродюсировать, мой лучший друг играл в свою PlayStation, где то рядом …

#хороший плохой злой …

Я очень импульсивен …

Это правда …

У меня довольно скверный характер, очень грубый и жесткий, словно английские галеты, которые постоянно приходиться макать в черный чай с молоком, за разговорами о том, как хороши были «Рысаки» при Биг Сэме …

В моей жизни было многое, и все – это: многое, как раз и есть отражение моей импульсивности …

Мне выбивали зубы пивной кружкой, где-то на окраине Дублина, в типичном ирландском «шибине», лишь за то, что я убеждал присутствующих там бродячих пэйви, в том, что являюсь адептом теории о плоской земле, кидаясь кусочками сэндвича в проходивших мимо официанток; я дрался в кабинете следователя, в холодном, отстраненном кабинете в Саутгемптоне, будучи свидетелем по делу об разбойном нападении, с околокриминального вида лондонскими джанки из Пакистана, которые меня «чавнули» в Старом городе, в начале Хай-стрит, отстаивая оскорбленную честь моей девушки; мне сломали ногу, в крутой ночной заварушке, парочка крепких шеффилдских панков, за право высмеять их больше нелепые прически кубик Рубика… Я постоянно дрался, пил и дебоширил… танцевал, обнимался, пел песни Хаулина Вулфа, пытался принять сексуальную позу, демонстрируя миру свою усталость; я бил себе олдскульные польские тюремные татуировки, в ликероводочном магазине южной части Кракова, зеленого цвета чернилами – цветом и символом надежды и жизни, не стесняясь различных экспериментов с запрещенной «полусинтетикой/синтетикой» …

Все кто меня знают, не дадут соврать …