converted file 81947b3d

Развлечения и наказание

Вик возвращался из школы. Небо сегодня было по-осеннему хмурым, тучи – какими-то особенно

мерзопакостными. Порывы холодного ветра дергали за одежду. Мальчик сунул руки в карманы и

нахохлился, поднимая плечи. Было еще не холодно, вернее, холод не ощущался, но словно бы…

присутствовал рядом. Казалось, что холодно и неуютно.

Дома никто не ждал. Родители уехали в запоздалый отпуск, радуясь хорошим скидкам у

отельеров Болгарии. Вик знал, что его с собой брать не планируют, но на всякий случай

демонстративно дулся – чтобы мама с папой не успели сообразить, как он рад их отъезду и

возможности остаться дома одному.

Нет, родители у него отличные. Но тринадцать – трудный возраст, как любит повторять мама, и в

свои тринадцать Вика тошнило и от семьи, и от школы. Со сверстниками тоже не ладилось –

лучшие друзья внезапно разъехались, а о чем говорить с другими, он не понимал.

Мама говорила, что все сложности закончатся с переходным периодом, который нужно просто

перетерпеть. Папа подмигивал Вику из-за ее спины – он-то знал, что у мужчин не всегда

заканчивается переходный период.

Вик вспомнил, что дома снова кончился хлеб, досадливо нахмурился и свернул в сторону, выходя

на задворки. Здесь замерла покинутая стройка – вырыли котлован, завезли бетонные блоки и

какие-то арматуры, да так и бросили – родители на кухне шептались, что застройщик сбежал с

выделенными деньгами. Котлован облюбовали дети, а вечером – шушера постарше. Мама все

время просила не ходить здесь, но сейчас далеко не вечер.

В котловане визжала детвора, среди пятилеток виднелись и более рослые фигуры. Вик

поморщился – ему не нравились подрастающие соседские отпрыски. Впрочем, ему сейчас вообще

никто не нравился, независимо от возраста и пола.

Сегодня сбившиеся в кучу подростки были как-то особенно оживлены. Нет, они всегда были

беспокойны, но когда переросли свои десять лет, стали меньше вопить и носиться, стараясь

разговаривать степенно и важно, подражая взрослым. Это выглядело смешно и мерзко.

Их родители Вику тоже не нравились.

Он снова посмотрел на столпившихся ребят, сжал в кармане брюк кастет, продел в него пальцы.

Малолеток бить нельзя, вою потом не оберешься. Хамовитые быдловатые пузаны-родители

придут к ним домой, будут угрожать. У папы много знакомых в полиции, об этом знают и все

обойдется, но мама снова будет плакать на кухне, а отец – смотреть так, словно Вик ее ударил.

Так уже было несколько раз. Поэтому дворовые Вика не любили, но опасались.

Они не услышали, как он подошел.

- Смотри, смотри, как извивается, тварь!

- А ну дай его сюда! Где зажигалка?!

Подросток заскрипел зубами – этого он тоже не любил. Сколько себя помнил, в доме всегда были

животные. Кошки – их любила мама. И добрая старая овчарка – любимица отца. Она катала Вика,

когда он был маленьким, безропотно позволяла дергать за хвост и уши. Маленьким он часто

засыпал под боком Найды, когда родителей не было дома. Она умерла от старости несколько лет

назад, и папа до сих грустил. И не он один.

Вик не понимал, как можно мучить животных, какая в этом радость. Мало сломанных игрушек?...

Начиная злиться, он растолкал ближайших к нему детей, хотя собирался пройти мимо. В центре

стоял Жорка, мелкий, но уже такой же пузатый и щекастый, как его отец.

Жорку Вик особенно не любил. Он прекрасно понимал, что значит масляный взгляд, которым

папаша Жорки ощупывал мамину спину, сталкиваясь с ней в подъезде или в магазине.

Достойный отпрыск своего отца держал палку, к которой проволокой был прикручен кто-то

живой. Пока живой. Гибкое тело извивалось и било хвостом.

- Положил на землю и пшёл вон отсюда, - угрюмо процедил Вик.

Жорка набычился, маленький лоб собрался складками, нависая над густыми бровями.

- А чё это ты, чё… Это мы его нашли!

- Я сказал положил и пшёл вон! – рявкнул Вик, вытаскивая руку из кармана и встряхивая плечами.

Мелюзги было больше, но на то она и мелюзга – связываться побоялись. Кулаки Вика здесь еще

хорошо помнили, особенно с прошлого раза. Жаль, тогда он так и не смог помочь щенку, которого

отобрал у этой шоблы слишком поздно. Кутенок умер дома, на подстеленной тряпице, и мама

снова плакала, а отец, бледный и злой, выговаривал пришедшим разбираться соседям

непривычно высоким голосом, и Вик слышал обрывки фраз: «…на учет! Все маньяки начинали с

издевательств над животными… Хотите неприятностей и надзора? Я вам устрою, если сами за

своими демонятами присмотреть не способны… с малых лет нужно воспитывать доброту…

недопустимо спускать с рук…».

Тогда скандал вышел особенно громким. Соседи носили конфеты маме, переставшей с ними

разговаривать, заискивали с отцом – в глаза, а спину сверлили ненавидящими взглядами.

Жорка тоже помнил щенка и все последовавшие неприятности. Вик понимал, что за унижение,

выговор и угрозы отца папашка Жорки оторвался на сыне.

Трусы – они такие. Мучают слабых, будь то животное или свой же ребенок. Недочеловеки, как

тихо говорила мама папе, вернувшись с похорон щенка – они увезли его за город и закопали в